---

Бег как духовная практика. Интервью Рича Ролла с режиссером Санджаем Равалом

Интервью Рича Ролла с Санджаем Равалом о фильме “Беги и становись”

Санджай Равал о беге как духовной практике

2 сентября 2018 г.

Санджай Равал, создатель документального фильма «Беги и становись» (Run and become) об одном из самых невероятных спортивных событий нашего времени  -  забеге на 3100 миль (это почти 5000 км!).

Рич Ролл, известный блогер, автор книги «Ультра. Как изменить свою жизнь в 40 лет и стать одним из лучших атлетов планеты», всемирно известный триатлет, источник вдохновения для множества людей по всему миру. Он первый из двух людей на планете, пять раз завершивший чемпионат Ironman по триатлону на пяти Гавайских островах. Рич Ролл – веган, популяризатор здорового питания без животного белка.

 

 

«Бег объединяет нас. В определенные моменты каждая культура на Земле полагалась на бег. Он запечатлен в нашей ДНК». Санджай Равал

Большинство рассматривают бег как упражнение. Физическую практику, которую мы неохотно переносим. Неудобную дисциплину, которую мы терпим ради сохранения хорошей формы. Для похудения. Или для того, чтобы, соревнуясь, сравнить себя с другими.

Бег - это измерения.  Поддерживаемый темп.  Преодолённое расстояние. Сожжённые калории. Израсходованная энергия. И количественные результаты.

Но спросите Санджая Равала, и он скажет вам, что это определение не просто ограниченно - оно полностью упускает смысл.

Бег - это намного больше, чем просто подиумы и эстетика. По своей сути это самая изначальная деятельность, которая объединяет нас всех. Это о росте. Это о самопознании. И для многих культур, с глубокой древности, - о духовном росте. О выживании.  Об исцелении. И даже о само-превосхождении.

Сегодня Санджай и я исследуем эту тему в увлекательной беседе, посвященной неотъемлемой и непреходящей силе общего человеческого опыта с тем, чтобы лучше понять себя, то, что нас окружает, и также невидимый мир.

 

О Санджае Равале

Выпускник Калифорнийского Университета Беркли со степенью бакалавра в области молекулярной, клеточной биологии и нейробиологии, Санджай блестяще начал свою карьеру в медицине, но в определенный момент стал сомневаться в выбранном им пути и занялся поисками ответов и покоя в медитации. Эти поиски привели к тому, что он стал преданным учеником Шри Чинмоя, индийского духовного учителя из Нью-Йорка. За этим последовала жизнь, посвященная духовному росту. И призыву к улучшению условий человеческого существования в обществе.

Санджай посвятил десятилетие защите прав человека, прежде чем понял, что может углубить свое влияние, сфокусировавшись на достойных внимания культурах и сообществах. Отсюда родился интерес к документальному кино. Творческие работы Санджая включают «Океан и монах», «Бросая вызов невозможности» и фильм «Продовольственные цепочки», в котором подробно рассматриваются вопросы трудовой эксплуатации иммигрантов на фермах.

Новая работа Санджая и фокус сегодняшней беседы - фильм «3100: беги и становись» - закадровое погружение в Пробег Самопреодоления 3100 миль Шри Чинмоя – самый труднопостижимый и элитный многодневный пробег в мире, ежегодно проводимый вокруг одного из совершенно непримечательных городских кварталов в Квинсе, Нью-Йорк, по тротуару длиной в полмили. Пробег требует от участников не менее 59 миль в день в течение 52 дней подряд.

Цель? Не слава, а обещание саморасширения и более глубокого чувства того, «кто я есть».

Фильм также исследует исторические и современные отношения между бегом и духовностью через задушевные беседы с монахами-марафонцами с горы Хиаэй в Японии, стойкими охотниками африканского племени Калахари и индейцами навахо из Аризоны.

Бег как процесс, нацеленный на то, чтобы преобразовать себя, так же стар, как и само время. Древние мужчина и женщина бежали не просто ради выживания, но чтобы соединиться с Природой и Божественным.

Это разговор, который исследует важную истину.

Потому что бежать - значит быть человеком.

Я искренне надеюсь, что вам понравится эта неординарная беседа с действительно замечательным человеком. И обязательно посмотрите фильм.

 

источник: https://www.richroll.com/podcast/sanjay-rawal-389/ ; https://youtu.be/7glPtSxhXNY

Санжай: .. Это произносят как Джея. Произношение на санскрите и в Северной Индии – Джайя.

Рич Ролл: А мы назвали нашу дочь Джайя.

С.: О, здорово!

Р.: И у нас есть друг, который тоже назвал своего ребенка Джайя. Так что, видимо, это витает в воздухе.

С.: Мое имя Санджай означает «с победой».

Р.: Я и не знал!

С.:  Тот же корень, Джей, Джайя.

Р.: Интересно!

С.:  На санскрите моё имя Санджайя.

Р.: Вот как, а Джайя - это победа?

С.:  Да, Джайя это санскритское слово, означающее победу.

Р.:  Хорошо, так, и откуда твои родители?

С.: Мой отец из Гудрата, который находится на границе с Пакистаном, северо-западная Индия, а мама из Мадраса на юго-восточной окраине Индии.

Р.: Когда они иммигрировали?

С.:  Они встретили друг друга на своей первой работе в Нигерии, там я и родился.

Р.: О, ты родился в Нигерии.

С.: И потом достаточно быстро они переехали в Колорадо и стали преподавать. Мой отец преподавал в американской школе и работал для Фонда Рокфеллера в Африке, собирая семена эндемиков.

Р.: Вот откуда ты втянулся в тему прав человека и генетики?

С.:  Наверное. Я старался избежать этого.

Р.:  Ха, а они втянули тебя обратно!

С.: Это забавно. Мой отец был генетиком и, хотя я кричал и отбивался как мог, в итоге я стал работать с ним на компанию, занимающейся генетикой томатов. Знаешь, все томаты в пластиковых контейнерах от Баха*, которые ты покупаешь в магазинах здорового питания – это его сорта. В общем, я отчаянно отбивался, но меня возвращали самыми нещадными способами.

Р.: Что ты имеешь в виду под нещадными способами?

С.: Это когда тебе говорят, что ты последуешь по стопам своего отца, а тебе всего 18-19 лет…

Р.: Потому что все внутри тебя требовало чего-то другого?

С.: Да, проложить свой собственный путь. А тут как будто мы идём по стопам тех, кто прошел до нас, даже если так не думаем.

Р.: Понимаю, дружище. Итак, ты вырос в Колорадо.

С.: В Колорадо и в Калифорнии, Оклэнд. Когда мы переехали в Калифорнию, я встретил ученика Шри Чинмоя. И как только я закончил школу, я захотел уйти, насколько возможно дальше, от академической закостенелости и материализма, так что я переехал в Нью-Йорк, где жил Шри Чинмой. Мой бюджет составлял тогда всего 400-500 долларов в месяц.

Р.: Итак, первичным толчком переехать в Нью-Йорк было желание стать учеником Шри Чинмоя?

С.: Да, именно так.

Р.: И что подумали твои родители? 

С.: Они были в шоке. У них обоих были докторские диссертации.

Р.: Ха-ха, по их мнению, и ты должен был стать профессором!

С.: А мои родственники восклицали: зачем ты тогда в Америке, если хочешь следовать Гуру?

Р.: Ха-ха, точно, чтобы следовать индийскому Гуру ты должен был бы поехать домой, а вместо этого ты переехал в Квинс.

С.: Я переехал на Джамаику в Квинсе. Я не знаю, был ли ты когда-нибудь в Квинсе, или на Джамайке, кроме как проездом по пути в аэропорт Джона Кеннеди, но это самое непривлекательное место в Нью-Йорке.

Р.:  Оно очень многоликое.

С.: Да! Идея Шри Чинмоя была в том, что мы не должны прятаться от мира, а большинство гуру предпочли бы жить на Гавайях или на Малибу..

Р.: Да, легкий способ уйти от мира

С.: Ага, легкий способ. А он жил в Квинсе! Так что я быстро усвоил этот урок.

Р.:  Что особенного было в Шри Чинмое, что связывало тебя с ним? Почему ты почувствовал такое притяжение?

С.: В школе я находился в очень консервативном окружении, жители окрестностей Оклэнда невероятно консервативны. И в старших классах, просто в знак протеста, мои друзья стали увлекаться учением Далай Ламы, и такими книгами, как «Чайка по имени Джонатан Ливингстон». И когда я поступил в колледж, это был Беркли, в общем, ты не можешь этого избежать. Так я начал медитировать и начал поиски духовного пути. 

Р.: Что было побудительным мотивом к этому?

С.: Знаешь, так как мои родители имели очень академическое мировоззрение, они диктовали мне все, чем я должен заниматься. От спорта до музыки я должен был достигать предела совершенства. Я делал все то, чего они хотели от меня. И когда я пошел в школу, я понял, что меня учат делать в точности то, чего от меня хотят, а мне нужно было найти свой собственный путь.

Р.: То есть, ты был хорошим индийским сыном. Ты – старший в семье? У тебя есть братья или сестры?

С.: Не знаю был ли я.. я был среднестатистическим индийским сыном.

Р.: ха-ха-ха, да. Просто делал то, что от тебя ожидали. Итак, ты испытывал некую опустошенность и пытался понять, что делает тебя тобой.

С.: Да, я понял, что очень далеко ушел по дороге, которая не была моей, а мне нужно было понять, как найти свой собственный путь. Потом, позже я осознал, что достигну этого не через академическое обучение, а через собственное внутреннее исследование и, знаешь, в этом меня очень, очень вдохновили труды Шри Рамакришны. И именно тогда я понял, что если у меня есть профессора в обучении, то почему бы не быть учителю, который бы научил меня тому, чего я хочу в плане самопознания.

Р.: Верно, и, видимо, это также связано с твоими индийскими корнями.

С.: Да, но мы почти ассимилировались, ведь поколение моих родителей переехало в США, чтобы уйти от всего этого. Впервые в современную эпоху индусы смогли получить некое материальное устремление, так что отныне у них все крутилось вокруг материальной жизни. Теперь уже не так, но тогда это было так.

Р.: И они попытались адаптировать тебя, чтобы сделать тебя, так сказать, американцем.

С.: О, вне всякого сомнения! В то время я ел макароны с сыром и гамбургеры. Сейчас мне нравится карри… Я не могу в это поверить! Я не ел ничего такого, когда я рос.

Р.: Итак, ты начал медитировать и пошёл по этому пути. Могу себе представить смешанные чувства твоих родителей: с одной стороны, ты уклоняешься от той траектории, которую они для тебя утвердили, но в то же самое время, есть что-то прекрасное в том, с чем ты связал себя, и что может быть охарактеризовано как унаследованная национальная традиция.

С.: Да, прежде всего с тем, с чем у всех бывают трудности, особенно на Западе - ведь сколько послушания нужно, чтобы следовать за учителем, будь это учитель дзен, учитель боевых искусств или индийский гуру. Буквально поместив себя к стопам Шри Чинмоя, я задал ему вопрос: мои родители хотят отправить меня в магистратуру, хотят, чтобы я стал доктором. На внутреннем плане, что ты об этом думаешь? Шри Чинмой помедитировал и сказал, его слова прозвучали почти как из другого мира: «Твоя душа не хочет, чтобы ты стал доктором, твоя душа хочет, чтобы ты укрепил свое сердце». Так что первым делом я пошел к своим родителям и сказал: «Я спросил у Шри Чинмоя, что я должен делать, и он сказал мне, что моя душа не хочет, чтобы я стал доктором». – «Ты о чем вообще? - сказали мне родители, - Нет! Ты станешь доктором!»

И затем Шри Чинмой сказал мне загадочно, что я все же должен радовать своих родителей. Так что это была какая-то дзенская головоломка. Не радуй своих родителей, но радуй своих родителей.

Р.: И что означает «укрепить свое сердце»?

С.: Мне было довольно трудно понять это, потому что, мне кажется, в этой стране, по крайней мере, когда я рос в 80-90 годы, нас, как мальчиков, не особо поощряли проявлять такие качества сердца, как любовь, участие, щедрость, и ясно, что академическая жизнь намного больше усиливает твой ум, чем сердце. А я понял, что мне нужно развивать качества любви, сочувствия, радости – не для кого-то, а для себя, и это на самом деле помогло бы мне чувствовать себя комфортно со своими убеждениями.

Р.: И как ты открыл это для тебя?

С.: Это было полное отделение себя от западного пути. В том смысле, что в Калифорнии меня ожидала карьера отличника, а я перешел на работу в магазин здорового питания в Квинсе на 100 долл. в неделю, живя в одном доме с 15 другими парнями.

Р.: Они все преданные ученики?

С.: Да. И у каждого из нас было по маленькой комнатке, аренда 200 долларов в месяц, и ты посещаешь утреннюю и вечернюю медитацию, вот как это было. 

Р.: Ого!

С.: И у нас было много служения, мы предлагали бесплатные занятия по медитации, были также спортивные забеги, это довольно необычно, что индийский учитель действительно хочет, чтобы мы участвовали в этом. И еще я путешествовал с ними и довольно часто без перерыва, пока он не сказал мне... Знаешь, он не сказал мне это напрямую, но дал мне понять, что я готов к большему. И этим он как бы подтолкнул меня в сферу прав человека.

Р.: На прошлой неделе, когда мы с тобой познакомились, я написал тебе в чате, что моё единственное реальное знакомство с именем Шри Чинмой было, когда я жил в Нью-Йорке после окончания колледжа. Я видел людей, бегающих в Центральном парке и по всему городу в майках с надписью Шри Чинмой, и все думал, кто этот Шри Чинмой, может быть, он тренер бегового клуба? Но мне показалось, что это был почти культовый конгломерат людей, бегающих куда ни посмотри по всему Манхэттену в одежде с атрибутикой, рекламирующей Шри Чинмоя, и я подумал: наверное, он какой-то возведенный в культ гуру или что-то вроде этого, и дальше я особенно не интересовался этим в то время. Но из того, что я с тех пор узнал, и этот фильм, о котором мы через минуту поговорим, так прекрасно раскрывает, кем был этот человек, что он из себя представлял, и какое влияние он оказал не только на тебя с духовной точки зрения, но и на обширное сообщество людей, и как это все так прекрасно и естественно переплетается с историей бегового сообщества Нью-Йорка.

С.: Знаешь, трудно поверить, что марафоны какое-то время в середине 60-х и даже в 70-х годах были абсолютной контркультурой. Если ты читал о ранних марафонах Нью-Йорка, а это было всего 5-6 кругов вокруг Центрального парка, так людей, которые это делали, считали чудиками, и когда Фред Лебоу решил в 1976 году провести большой марафон через пять округов в честь двухсотлетия США, я думаю, именно тогда впервые марафон достиг уровня мэйнстрима. Шри Чинмой в то время жил в Нью Йорке и очень-очень поддерживал этот расцвет устремления, когда человек пытается сделать что-то, что кажется невозможным. Сейчас, взять, к примеру, твои 5 ультра или 50 марафонов за 50 дней, этот барьер уже преодолен, но в 1976-1977 годах 26.2 мили были пределом возможного. И это Нью-Йорк 70-х. И вот, за день до марафонов Фреда Лебоу 1977 и 1978 годов, Шри Чинмой проводил медитации для бегунов. Только представь себе: в Центральном парке индийский гуру в дхоти медитирует с бегунами!

Р.: С ума сойти! Для тех, кто не знает, я хотел бы дополнить: Фред Лебоу – легендарная личность, которому мы должны быть благодарны за его вклад в популяризацию марафонских дистанций, благодаря своей деятельности. Он был Президентом Бегового клуба Нью-Йорка, верно?

С.: Да.

Р.: Кажется, он фактически и основал его?

С.: На самом деле, Тед Корбит основал его.

Р.: О, я не знал о Теде Корбите.

С.: Тед Корбит, афроамериканец, единственный выдающийся марафонец, выступивший в 1952 году за США на Олимпийских играх в Хельсинки. Тед стал отцом современного ультра-марафона по воле случая. Он жил в Бронксе и его тренировочные недели составляли иногда 200-300 миль, и это в Нью-Йорке!

Р.: В 50-х…

С.: В 50-х и 60-х. Он выбегал из дома в 7-8 часов утра и бегал просто забавы ради. Он пробегал по 12-14 часов каждую субботу и воскресенье. Тед основал Беговой клуб Нью Йорка, а Фред развил его до того уровня, на котором он находится в наши дни.

Р.: Итак, Фред стал пионером этого увлечения марафонами. Я помню, как еще 10-или 12-летним мальчишкой я застал тот период, когда бег на марафонские дистанции стал чрезвычайно популярен и появились ребята вроде Джима Фикса, которые стали писать книги об этом, многие люди начали впервые открывать этот мир для себя, и Манхэттен, а особенно Беговой клуб Нью-Йорка и то, что делал Фред, было чем-то наподобие Мекки для всего, что происходило в то время.

С.: Да, это было действительно так. И, мне кажется, изобретательность Фреда не знала границ. Он услышал, что в конце 19 века существовало такое явление, как «пешеходничество». В Мэдисон Сквейр Гарден устраивались 6-дневные соревнования, на которых зрители делали ставки на ходоков - мужчин и женщин, способных пройти наибольшее количество миль за 6 дней. И Фред захотел возродить это в 80-е годы. И так, с помощью Шри Чинмоя и его марафонской команды, был запущен шестисуточный забег во Флэшинг Медоуз Парк. И это привлекло тех, кто чувствовал и знал, что может пробежать больше 26 миль, вроде великого Стью Митлмана и всех тех, кто хотел выйти далеко за пределы 26 миль и даже за пределы 100 и 200 миль.

Р.: Итак, те прежние соревнования в Мэдисон Сквер Гарден, когда это происходило?

С.: Они были чрезвычайно популярны в конце 19 века, просто невероятно популярны, и если оглянуться назад, то даже до первой Олимпиады 1896 года, совершались пешие походы, например, через всю Великобританию. Такие эпические походы имели место и в США. Еще были состязания почти что в стиле Тур-де-Франс, в которых нужно было добраться из пункта А в пункт Б в кратчайшие сроки, получая помощь от сельских жителей или горожан.

Р.: Это какие-то утерянные странички истории. Я никогда не читал о чем-либо подобном.

С.: И это фундамент того, что стало известно, как многодневные пробеги. Я хочу сказать, что в наше время, как никогда ранее, стали популярны ультра-забеги, а идея многодневных забегов как бы утрачена. Но в 80-90-е казалось проще организовать более крупные мероприятия с полумильными или мильными кругами, где можно было бы контролировать ситуацию. Конечно, сейчас, когда есть Ледвилл Трейл, Хардрок 100 и ультра-марафон Вестерн Стэйтс, идеи высокогорного бега и 100-мильного бега по пересеченной местности стали очень, очень популярны.

Р.: Это так поразительно, что в 70-х, когда марафонский бег получил распространение, марафон считался предельной дистанцией, которую может пробежать человек, и это совершенно противоречит реальной истории тех предшествующих потрясающих пробегов, которые не получили освещения в прессе.

С.: И, к сожалению, марафон считался наибольшей дистанцией, которую могут пробежать именно мужчины. До Олимпиады 1984 года для женщин не было дистанций 10 км или марафонской дистанции.

Р.: Когда был впервые организован марафон для женщин, в 1984 году?

С.: Да, в 1980 году на Олимпиаде в России были показательные выступления для женщин на дистанции 10 км. Но до 1984 не было женщин, которые бы занимались бегом профессионально по 6-8 лет. Конечно, были способные бегуньи, как Катрин Швейцер**, которая тайно зарегистрировалась на Бостонский марафон за 12 лет до Олимпийских игр 1984 года, но, по моему мнению, только тогда, когда появилась многодневная беговая трасса, люди поняли, что нет настолько большой разницы между возможностями мужчины и женщины.

Р.: Чем длиннее дистанция, тем меньше разрыв?

С.: Да, это действительно так. Почти не существует, я бы сказал, точно не существует беговой дистанции до 26 миль, где бы ТОП 10 женщин догоняли ТОП 10 мужчин, но в суточном забеге, двухсуточном, трехсуточном или шестисуточном забеге не было ничего необычного, когда женщина выигрывает в абсолюте.

Р.: И сейчас есть такие спортсменки, как Кортни Доуволтер, которая просто сокрушает парней на ультра-длинных дистанциях.

С.: Это кажется нереальным и это глубже раскрывает, почему Шри Чинмой придавал важность этим забегам. Это концепция самопреодоления – выхода за пределы того, что люди считают твоими ограничениями, что ты сам думаешь о своих ограничениях, погружение вглубь своего сердца и стремление извлечь энергию, которая превосходит мужской или женский аспект.

Р.: Да. И для лучшего раскрытия стоит рассмотреть историю Шри Чинмоя, потому что для него бег не был чем-то экстра с точки зрения духовности, он сам был бегуном-чемпионом, он бегал стометровку всю свою жизнь, он участвовал в забегах практически до последнего дня своей жизни, и бег был неотъемлемой частью его мировоззрения, если говорить о его идее самопреодоления.

C.: Он вырос в ашраме Шри Ауробиндо на юге Индии. Шри Ауробиндо был одним из первых революционеров в Индии. Он достиг духовного просветления, и, фактически, отказался от революционного пути, переехав во в то время французскую часть Индии, Пондичери, где он укрылся от преследований англичан и основал ашрам.  И многие революционеры, которые следовали его по сути полутеррористическому пути, в конечном итоге сами отрешились и стали вести духовную жизнь.

После установления независимости Индии многие европейцы приехали в ашрам и привнесли в мир индийской духовности динамизм, который отсутствовал там на протяжений нескольких столетий. 

Шри Ауробиндо действительно вдохновлял последователей заниматься легкой атлетикой и развивать свое физическое тело, чтобы стать  совершенным сосудом для духовной энергии, к которой они стремились. 

P.: Итак, Шри Чинмой был его учеником? 

C.: Да, он был учеником в ашраме Шри Ауробиндо. Он участвовал там в забегах на 100 метров и в десятиборье. Затем, когда он переехал в Америку, в 1964 году, видимо, был пробел в 6 или 7 лет, в течение которых он был настолько сфокусирован на миссии духовного наставника и служении людям в плане духовности, что акцент на физическом развитии отсутствовал.

Я думаю, только в начале 70-х годов, когда увлечение бегом начало действительно возрождаться, особенно с акцентом на длинные дистанции, он увидел связь между бегом на длинные дистанции и духовным прогрессом и метафорический образ нас, бегущих к духовной цели и использующих внешний бег, как способ духовной практики.  

P.: Так что он начинает как спринтер и позже видит потенциал бега на длинные дистанции в плане служения духовной цели, духовным поискам и духовному пути. И он переезжает в Америку в очень интересный период, когда целый ряд духовных деятелей прибывает в Америку из Индии, такие как Кришнамурти и Йогананда, прибывший значительно раньше. Что привело его к переезду из Индии в Соединенные Штаты?

C.: Как сам Шри Чинмой говорит, он был бы полностью удовлетворен тем, чтобы оставаться в Индии и медитировать от 12 до 18 часов в день, чем он и занимался. Но, как и многие из тех духовных лидеров, он получил особый опыт. Всевышний дал ему конкретное послание о том, что ему предначертано быть на Западе, чтобы служить там искренним ищущим. Так что он просто взял билет на самолет. У него была лишь туристическая виза, в то время в Нью-Йорке жили ученики Шри Ауробиндо, которые финансово поддержали его, но он приехал сюда просто повинуясь внутреннему зову. 

Это был Гринвич Виллидж, шёл 1964 год, и достаточно быстро он начал распространять свои идеи…

P.: Oн нашел там благодатную почву для своих идей.

С.: Да. К 1970 он начал дважды в неделю проводить медитации в ООН, и принятие его философии произошло достаточно быстро, потому что это, как мне кажется, в значительной степени соответствовало тому, что было нужно ищущим на западе, и в то же время не требовало полного внешнего отречения - никто не носил особые одежды и не должен был уходить в пещеры.

P.: То есть, вы не ходите наподобие кришнаитов.

С.:  Нет, необязательно, но надеюсь, внутренне в духовном плане у нас есть общее. Но он не уделял так много внимания внешним деталям и внешней атрибутике, как обычно требуется в других индийских традициях, то есть одежда, отличительные знаки, бусы и другие подобные вещи.

P.:  И, как я понимаю, он пробежал Нью-Йоркский марафон и даже несколько раз, не так ли?

С.:  Да, несколько раз. Но затем он дал начало забегу на 47 миль, чтобы отметить свое 47-летие. Это было в 1978 году, тогда его ученики и начали впервые участвовать в ультра-длинных забегах. И он радовался этому, а затем начал продвигать 100-мильные забеги, 200-мильные забеги. И позже, когда в середине 80-х к нему обратился Фред Лебоу и предложил провести 6-дневный забег, я полагаю, Шри Чинмой и те, кто впоследствии стали его Марафонской командой, были к этому готовы.

P.:  Итак, когда же появились 3100-мильные забеги, что привело к их рождению?

С.:  Я полагаю, что духовные учителя готовят сосуды для нового сознания. В том смысле, что если бы кто-то попытался дать старт 3100-мильному забегу в 1976 году, когда гремела слава марафонов, то нашелся бы тот, кто захотел бы проверить его на адекватность.

Но после 6-дневных забегов пришли 10-дневные забеги, после 10-дневных забегов пошли забеги на 700 миль, 1000 миль и затем 1300 миль, и люди были действительно успешны в этом. И к 1996 году он решил почти удвоить дистанцию 1300 миль, до 2700 миль. И с этим справились!  Одна женщина и 3 мужчины завершили этот забег. И в 1997 году он сказал – вот эта дистанция, и я не собираюсь ее больше увеличивать. Это 3100 миль.

P.:  Итак, 3100 миль. Этот забег проводится каждый год, с 1997. И это забег, который подразумевает преодоление 3100 миль за пятьдесят...

С.:  За 52 дня.

P.:  За 52 дня. Это означает, что каждому бегуну нужно преодолеть в среднем по 60 миль ежедневно. Фишка в том, что трасса - это круг примерно в полмили вокруг школы в районе Квинс.

С.:  По тротуару и в разгар лета! Это ни с чем не сообразно!

P.: (смеётся) Это абсолютно ненормально. До меня доходили слухи об этом пробеге в течение нескольких лет, но это откладывалось где-то в моей голове как что-то неправдоподобное. Я думал, что такое не может происходить в Нью-Йорке, просто потому что об этом ничего не слышно, это не отражается в прессе. И что меня действительно поразило в твоем фильме, это происходит без фанфар и тому подобного. Сколько там было, 12 человек, и это было снято в форме документального фильма. Сколько их было в прошлом году, когда шли съемки?

С.: Да, в 2016 году было 12 участников.

P.: И они просто провели лето, бегая по кругу, через день меняя направление движения. Там у обочины находится пара автобусов и располагается лагерь. Есть волонтёры, которые предлагают еду и воду и подсчитывают, сколько кругов они пробегают каждый день. Трасса открыта с 6 утра до полуночи, и все продолжается, пока дистанция не преодолена. И когда все закончено, они просто говорят, ок, ты сделал это. И это, собственно, все.

С.:  Это не укладывается в голове. Я живу в этом районе с 1997 года и меня, откровенно говоря, пугал этот забег. Я пробегал мимо этого места, это было на первой миле моей пробежки…

P.: И мы даже не упомянули, что ты и сам бегун, опытный участник соревнований.

С.:  И все же эта дистанция пугала каждую клеточку моего тела. Я не понимал, как или почему кто-либо мог согласиться на это. Но после завершения моей карьеры в области защиты прав человека, когда я занялся созданием фильмов, я стал задумываться - почему фильм о таком соревновании до сих пор не был снят?

Конечно, это был бы самый скучный в мире фильм, если бы я решил просто показывать людей, бегущих по кругу. И я решил сам принять участие в 6-дневном забеге, чтобы понять, что люди, возможно, могли бы получить в забеге на 3100 миль.

P.:  Ты стал размышлять над тем, как проникнуть в самую суть, чтобы создать фильм об этом событии?

С.:  Даже еще проще. Прежде чем начать делать фильм, мне нужно было понять, для чего вообще я это делаю и что именно может заинтересовать в этом пробеге человека, не имеющего отношения к 3100, проще говоря, почему он захотел бы посмотреть фильм о чём-то таком, что находится настолько далеко за пределами наших представлений о своих возможностях.

Так что я пробежал 6-дневный пробег на той же трассе, где Фред Лебоу открыл 6-дневные пробеги в 1986 году. Я не особо тренировался. В ультра-пробегах интересно то, что ты видишь участников от 18 до 70 лет. И поскольку большинство участников ультра-пробегов старше меня, я не особо тренировался, думая, что если 70-летние могут сделать это, почему же я не смогу? Я пробежал порядка 50 миль за первые 6 часов, …и потом получил травму подколенного сухожилия. 

Р.:  Ты пробежал 50 миль за 6 часов? Это же очень хорошо.

С.:  Я просто не знал, что нужно делать, не знал правильного подхода. Но затем я вдруг ощутил приступ сильной боли под коленом. Когда это случилось, пробегавшие мимо дамы лет 75-ти, спросили, все ли со мной в порядке. И тогда я понял, что не могу сдаться. Если эти женщины все еще на трассе…

Р.:  И также сама природа того, как ты к этому подходишь и преодолеваешь трудности в таком пробеге, отличается от образа мышления типичного бегуна и твоих прежних беговых опытов.

С.:  Следующие четыре дня или даже четыре с половиной дня я находился на трассе по 18 часов и едва преодолевал 32 мили. У меня было растяжение подколенного сухожилия и все, что я мог делать в течение этих четырех с половиной суток, – это молиться. Молиться о том, чтобы я смог снова бежать в этом забеге. И знаешь, я никогда настолько не осознавал свою слабость, чем тогда, когда 75-летние мужчины и женщины приостанавливались, чтобы поговорить со мной, но вскоре, извиняясь, говорили мне: «Ты замедляешь мою скорость» и бежали дальше.

Но затем, без преувеличения, я бы сказал почти что чудом, когда остался всего один день, боль в сухожилии ушла и я в одно мгновенно почувствовал себя совершенно нормально. И я полетел. Я взывал в молитве целых пять дней, из самой глубины своего сердца, и когда она получила ответ, я полетел.

И в течение последующих 21 часов, честное слово, я находился в состоянии высочайшей медитации, когда-либо испытанной мной. Знаешь, кто-то может сказать, мы все так иногда говорим: когда я нарезаю лук - это так медитативно. Но я не имею в виду тот эффект повторяемости, я не имею в виду то, что мой ум был отключен. Я имею в виду, что в тот момент каждая духовная клеточка моего тела ощущала предстоящее великое пробуждение, моё воображение ощущалось как реальность, я ощущал присутствие Ханумана, я ощущал присутствие каждой легенды Индии, о которой я когда-либо читал.

Я чувствовал присутствие всех этих существ на трассе и, что бы я ни делал, - остановился поесть или зашнуровать кроссовки, как только я возвращался к бегу, все эти переживания выходили вперед.

Р.:  У тебя были трансцендентные опыты.

С.:  Да.

Р.:  И что ты вынес из этих опытов?

С.:   Знаешь, когда я говорил об этом опыте с бегунами, которые пробежали 3100 миль, они отвечали - вот поэтому мы и делаем это. Я спросил – это происходит с первой минуты? Они отвечали, нет, спустя четыре, пять или шесть дней бега. Независимо от травм вроде той, которую я получил в 6-дневном забеге, через 4-6 дней они обнаруживают, что их ум замолкает и полностью подчиняется тому неизбежному факту, что придется бежать эти 52 дня. И тогда на передний план выходит сердце, а в некоторых случаях душа, и они получают опыт, который чрезвычайно сложно получить через одну только медитацию в безмолвии.

Р.:  Слышал от людей, очень продвинутых в медитации, что нужно очень много времени, возможно, годы постоянной усердной практики, чтобы достичь подобных опытов. Но после того, как вы получаете такой опыт, войти в это состояние становится гораздо легче.

Я могу предположить, что некоторые из этих бегунов, которые уже имели такие переживания, могут входить в это состояние быстрее, необязательно, как в твоем случае, на шестой день шестидневного забега. Итак, ты считаешь, что нужно достичь определенного уровня страдания и боли, чтобы войти в это состояния? Иными словами, что является пусковым механизмом?

С.: Я думал, что это так. После моего шестидневного пробега, я осознал, что фильм получится в том случае, если я смогу передать духовную суть ультра-длинных забегов. Это могло бы быть полезным. Я захотел исследовать традиционные практики длительных забегов и, конечно же, те, кто читал «Рожденный бежать», знают об индейцах Тарахумара, которые в своей культурной традиции связаны с индейцами юго-западной части Соединенных Штатов. Так что я поехал в Санта-Фе, чтобы встретиться с другом, который возглавлял организацию под названием «Крылья Америки», сфокусированную на беговой культуре коренных американцев и ее возрождении. Я встретился с одним из членов правления, который также являлся бегуном на сверхдлинные дистанции в резервации Навахо Нэйшн, и, когда я вышел с ним на утреннюю пробежку, я обнаружил, что его отношение к бегу в корне отличается от моего. Я стал настраивать часы, ожидая сигнала GPS, как будто это будет сногсшибательная пробежка по каньону со всеми Strava наворотами, а это был каньон, по которому не местным не разрешалось бегать. Но у нас было разрешение. Для меня это звучало, будто я собирался установить рекорд трассы. Это было так глупо. Я верил в технологии и дух соревновательности, но он бежал совсем по другим причинам. Навахо бегут утром в направлении на восток, потому что там восходит солнце, и я бы сказал, что этот парень Шон Мартин, который является директором по физическому воспитанию в средней школе Чинли, был очень восприимчив к идее о том, что регулярные утренние пробежки помогают ему становиться лучше. Это также могло бы дать ему исключительные духовные переживания, таково было его отношение к бегу и это стало его частью за 32 года обучения культуре бега. И тогда я осознал то, о чем говорят большинство духовных учителей, что страдание не является единственным путем к просветлению. И я думаю, то же самое относится к бегу. Страдание не является единственным путем к высочайшим переживаниям в беге. Карл Льюис говорил о том же! Он был категорически против выражения «Без боли нет роста». Существует иное отношение, иной подход к спорту, и я увидел это в Шоне Мартине в тот день.

Р.:  В фильме ты исследуешь культуру народа навахо, путешествуешь в Японию и проводишь какое-то время с бегающими монахами горы Хиай (Hiei), я правильно сказал, Хиаэй?

С.: Да, верно, я бы сказал, что ты произнёс это очень хорошо для американца.

Р.:  (смеется) Это увлекательно и мы углубимся в это через минуту … Затем также племя калахари в Ботсване, их своеобразная культура охоты c преследованием, и какое место в этом занимает бег. В твоём процессе исследования, процессе открытия, попытке понять эти культуры и то, как бег и духовность формируют по сути то, чем они являются, что именно ты открыл во взаимосвязи между духовностью, превосхождением и бегом? И сам заголовок твоего фильма «Бежать, чтобы становиться», что он означает?

С.: В качестве предисловия отмечу, что колонизация была очень, очень плохим делом для «беговых» культур. От колонизации Индии Англией и колонизации Калахари черной частью правительства Ботсваны, до англо-европейской колонизации Соединенных Штатов, при том, что не так много культур смогло сохранить свою связь с бегом за последние 500-600 лет (или может быть за последние десять тысяч лет, с тех пор как общество стало аграрным), в последние столетия, оставшиеся «беговые» культуры были насильно отделены от этой традиции. И прежде всего, что действительно печально наблюдать, виной этому не только белые западные европейцы. Правительство Ботсваны – чернокожие африканцы. А, например, китайцы разрушили культуру бега Лунг-гом-па в Тибете, эту культуру мы попытались изучить.  Это кажется невероятным, люди уединялись в пещерах на 2-3 года и, в позе лотоса, используя прану, они старались подскакивать все выше и выше. И по истечению 2-3-х лет они могли взлетать вверх на 3 фута (91.44 см), сидя в позе лотоса. И это дало им своего рода пранический, метафизический подход к альтернативному стилю бега. Был такой немецкий священник в 30-x и немецкая монахиня в 50-х гг., которые стали свидетелями их бега через каменистые поля Тибета по тем оценкам со скоростью, эквивалентной 6 минутам на милю. Эти бегуны фиксировали положение звезды в 8 вечера и бежали в этом направлении до 6 или 7 утра, а это 12-часовой бег, но в темпе 6 минут на милю в манере бега лунг-гом-па. Когда китайцы захватили Тибет, они не разрушили монастырь, но убили всех монахов в этом монастыре. 

Изучая эти древние традиции бега, мы обнаружили, что их осталось совсем немного. Беговая культура коренных американцев была распространенной примерно 150 лет назад. У них и лошадей-то не было в современном понимании до 1680-1700г. До этого времени они полагались на бегунов, которые пробегали по 100-200-300 миль по торговым и сакральным маршрутам. Это было для нас волнующим открытием, особенно когда мы увидели, что это живо до сих пор в Ботсване.

Р.:  Возможно, самая известная из этих культур – это Тарахумара в Мексике. Полагаю, что одна из главных причин, почему они являются предметом пристального исследования, это Медный каньон, который послужил им прекрасной защитой от внешнего мира, предотвратив всевозможные загрязнения, подорвавшие другие племена. И это позволило им сохранить древние традиции, в которых отдавался приоритет бегу, как, по сути, стилю жизни. Не знаю, является ли это примером связи духовности с Тарахумара, но у меня был опыт бега с одним из них в Мехико. Это было потрясающе…Это было событие, спонсированное «Миром Бега», трасса находилась в Мехико сити. Это было своего рода показательное мероприятие, и я получил возможность пробежать по трассе с этим парнем. Он был одет в традиционную одежду, на нем были сандалии и тому подобное. Мне показалось, что он похож на рыбу в аквариуме. Я даже не уверен в том, что он в действительности понимал, что происходит, его как будто выставили напоказ. Но я могу сказать, что бежать с ним было так естественно, было ощущение чистоты. У него не было каких-то современных атрибутов беговой культуры – часов с GPS или чего-то подобного.  Его поступь была такой легкой и красивой, что можно сказать, он - продолжение многих, многих, многих поколений…

С.: Это великая мысль относительно бега…, если оставить в стороне тему колонизации -  бег объединяет нас. В свое время абсолютно каждая культура на Земле полагалась на бег. Мы не были аграрным обществом, и, опять-таки, раньше, чем 10 тысяч лет назад ни одно из обществ не относилось к аграрной культуре. Это означает, что мы все занимались охотой и собирательством. И самыми сильными и быстрыми бегунами были те, кто лучше всех приспособлен к охоте. Это буквально вошло в наше ДНК, и это вошло в нашу культуру, если мы можем вновь открыть это для себя.

Р.:  Когда кто-то говорит: «Мы были рождены чтобы бежать» - что это означает для тебя?

С.: Книга была очень, очень вдохновляющей. Но я думаю, что некоторые части книги могли быть неправильно поняты. Есть увлечение идеей о том, что эти традиционные, идущие от предков, назовем их древние, беговые культуры, такие как Тарахумара, как навахо, как хопи, бушмены, имеют глубокое генетическое преимущество, что они сверх-люди, у них особое ДНК, или это их пища, семена чиа, что делает их лучшими бегунами. Но они - лучшие бегуны, потому что упорнее работают над этим, чувствуют большую важность этого. Кто-то бегает, чтобы сбросить вес, кто-то – чтобы выиграть в забеге. Это на самом деле хорошая и сильная мотивация, но, если вы чувствуете, что бег – это форма молитвы, у вас другое отношение. И герой нашего фильма из племени навахо, который фактически является директором забега тарахумары в Медном Каньоне, сказал мне – «Бег – это молитва. Когда вы бежите, ваши стопы молятся Матери Земле, вы вдыхаете Отца-Небо. Бег – это празднование жизни. Когда вы бежите – вы благодарны всему, что вокруг вас. Бег – это учитель, учитель который учит тебя тому, кто ты есть, и помогает проходить через трудности». Мой учитель по бегу в старших классах школы никогда не говорил мне ничего подобного. 

Р.:  Ха-ха, его бы уволили…

С.: Да! Это были призывы в духе: Беги, чтобы победить! И это все! Даже если ты второй, это 3 балла, а не 5.

Р.:  Это супер интересно… Ты рассказывал историю об одном участнике из самого недавнего поколения 3100, мне кажется, он полупрофессиональный бегун из…

С.: Из Израиля, Коби Орен.

Р.:  Да, из Израиля, который был так воинственно настроен, набрал очень хороший темп бега на первой тысяче миль или около того, и дальше у него произошла некая переоценка, которая привела к прозрению, близкому к тому, о чем ты только что рассказал.

С.: Коби Орен, я участвовал с ним в одном забеге. В этом забеге он не был победителем, но он старался побить рекорд десяти дней, 901 милю, такой у него уровень. Он поддерживал темп 90 миль в день, если не считать последние два дня. Он действительно хороший бегун. Как все его соотечественники, он имел военное прошлое. Итак, он пришел участвовать на 3100 мильный забег в этом, 2018 году, с планом, как если бы он управлял военной операцией. Тактически у него было все, что может потребоваться. В первую тысячу миль этого 3100-мильного забега он установил национальный рекорд на 1000 миль. И он серьезно соревновался с парнем из России по имени Васу. Но затем, что-то в Коби стало мягче. Стало мягче не как слабость. Позже Коби вспоминал, что у него на пробеге был такой момент, когда он осознал, что мог бы выиграть этот забег, мог бы выйти за свои физические ограничения, но тогда он полностью потерял бы смысл. И он почувствовал, что может быть и выиграл бы забег, но потом не вспомнил бы ничего значительного об этом. К нему пришло прозрение, что 3100 – это не просто забег из точки А в точку В, ноль миль или 3100 миль. Он сказал, что этот забег –  паломничество. И это помогло ему отделить себя от того как-бы микрофокуса на кругах – круг за кругом, круг за кругом… Когда это - паломничество, все, что ты делаешь, – ритуал. И он осознал, что каждый его шаг – ритуал. Его движения, его отношение  - все это было ритуалом. И это мне явно напомнило о монахах-марафонцах с горы Хиаэй. Каждые семь лет они выбирают одного устремленного для 1000-дневного бега, который разбивается на 10 стодневных частей. Каждый 100-дневный цикл имеет установленный километраж. Первый - 11 миль в день, последний - 56 миль в день. Круги пролегают на горе с абсолютной высотой подъема в 3000 футов (914 м), т.е.  они поднимаются и спускаются с горы. По крайней мере один раз, в конце 2 или 3 раза. И они так точны в своих шагах, что каждый день, каждый шаг – в одном и том же месте, и так каждый уровень, и такая концентрация на данном мгновении!

Р.:  Это так по-японски!

С.: Это по-японски!

Р.:  Мне нравится идея восприятия бега как ритуала. Кто-то в кино сказал – я просто стараюсь с каждым шагом становиться настолько лучше, насколько я способен. Это становится ритуалом. Бег как молитва. Это действие на пути самопревосхождения. И я думаю, что пример этих бегающих монахов наиболее сильный и показательный. Я имею ввиду – делать это 1000 дней. Десять 100-дневных циклов. И наказание за невыполнение … – самоубийство. 

С.: Повтори это!

Р.:  Наказание за невыполнение задачи в этом испытании, где в течение 1000 дней пробегают от 11 и 56 миль ежедневно, - самоубийство. Поправь меня, если я не прав, на каждое испытание выбирают только одного человека, верно?

С.: И процесс отбора стал настолько строгим, что в последние 150 лет этой 1500-летней традиции никому не пришлось отдавать свою жизнь. И вот интересная вещь: они говорили, что, когда они начинают это задание, никто не думает о самоубийстве, они принимают это как блаженство. Но они чувствуют, что именно потому, что наказание так велико, они смогли сохранить эту практику абсолютно бескомпромиссной в течении последних 1500 лет.

Р.:  Это продолжается так долго?

С.:  Что интересно для меня, ставки здесь столь высоки, что люди, которые собираются это сделать, это те, кто действительно готов утвердить глубочайшую приверженность той цели, ради которой они готовы пожертвовать своей жизнью.

Р.:  И ты должен быть так отточен до совершенства ментально, эмоционально, духовно, чтобы прийти сюда из радости, благодарности, блаженства, а не из страха. Я имею в виду, c американской, западной точки зрения, они должны быть в страхе все это время.

С.:  Ну да, это абсолютное безумство… Кажется диким и то (я имею ввиду, с западной точки зрения), что там нет пунктов медицинской помощи, нет помощников. Устремленные начинают утром, часто съев не больше чашки супа-мисо, просто немного жидкости. И через две трети пути, иногда через 30 миль, они делают остановку у пункта помощи, чтобы выпить чаю, и затем продолжают до конца. И потом они должны приготовить себе еду, в конце этого 56-мильного дня.

Р.:  И это все-таки не бег, по сути это ходьба, фактически это ходьба в гору.

С.:  Да, это очень крутая гора и все устремленные носят сандалии.

Р.:  У них прекрасные костюмы, с этими чудесными шляпами, не знаю, как они называются, они потрясающие…

С.:  Выглядит как в «Звездных войнах»

Р.:  Действительно, это так!

С.:  И в этой одежде тебе приходится непросто. И её не так просто снять, если это понадобится. Так что они не носят ничего лишнего. В то же самое время… Мы были рядом с устремленным, хотя там никому не позволяется снимать видео с 1984 года.

Р.:  Это тогда был сделан тот документальный фильм плохого качества, который я смотрел?

С.:  Да. В том фильме многое было неверным. Я пользовался этим источником, и я предоставлял монахам факты оттуда, и они спрашивали, откуда я взял их. Я сказал, что из того фильма. Они отрицательно покачали головами.

Р.:  Что было там неправильного?

С.:  Там было много неправильных цифр. Ежедневный километраж. Фильм представлял их как монахов-марафонцев. Как вы сказали – они не бегут. И им не нравилось, когда я называл их монахами-марафонцами, они ненавидят этот ярлык. Но когда мы были там наверху, устремленный на равнине проходил примерно со скоростью одиннадцать - одиннадцать с половиной минут на милю, так что он вроде бы и идет, но можно сказать, что он идет с невероятной целеустремленностью! Знаешь, мы даже не пытались поспевать за ним, нам пришлось потратить два дня, чтобы покрыть расстояние в один его круг, просто потому, что было невозможно добраться до места, даже на машине, раньше него.

Р.: И если бы ты спросил этих людей, какова их цель, как бы они ответили?

С.:  Это интересно. Для того, чтобы получить разрешение, я встречался с главным монахом 3 раза, и этот главный монах фактически прошел такое испытание, он был последним финишером. На все вопросы, которые я задавал ему с точки зрения западного человека, он отвечал не так, как это принято на Западе. И когда я спросил его, в чем цель (а я на самом деле задавал ему этот вопрос), он сказал: «Я не понимаю вопрос». Он сказал: «Мы делаем это, потому что чувствуем, что мы являемся посредниками между Буддой и человечеством и наши молитвы влияют на молитвы искренних искателей во всем мире». Он фактически давал понять, что чистота их стремления поднимает планку каждого практикующего буддизм, независимо от того, знает ли он о существовании этой миссии.

Р.: Это, по сути, аскетическая практика очищения, которая в той или иной степени пронизывает Сознание.

С.:  Шри Чинмой сказал нечто подобное. Он сказал, что вера едина, что твоя вера и моя вера – это вера всех и каждого, и что по сути сила веры подобна банку, из которого черпаем мы все, люди из разных культур и, я думаю, именно это и имел в виду тот монах с горы Хиаэй - что они по сути вкладывают большие суммы через это испытание в хранилище, из которого черпают искатели со всего мира.

Р.:  Да. Это неотъемлемая часть концепции буддизма: чтобы изменить мир к лучшему, надо самому стать лучше, и это как бы конечная цель очищения.

С.:  Знаешь, интересное сходство, которое я увидел между этими монахами и Ашприханалом, главным героем фильма, было в том, что им не свойственна бездеятельность. То есть, можно представить себе, что такое бездеятельность. Это когда тебе комфортно, когда ты сидишь расслабленно, это, как если бы кто-то сказал: мы сейчас очень комфортно сидим. А эти монахи, они просто так не сидят, если они сядут молиться, то они будут молиться энергично и, закончив, перейдут к следующему заданию. Тот монах, у которого мы брали интервью, последний из тех, кто прошел испытание, физически активен с того момента, как проснулся до того момента, когда идет спать. Для него каждая минута учитывается, он не тратит впустую ни секунды, такие слова, как комфорт, расслабленность совершенно отсутствуют в его словаре. И с людьми, которые бегут 3100 сходство в том, что по крайней мере в тот период, когда они проживают те 52 дня, в них нет ни капли бездеятельности, для них каждое мгновение считается. Если они отдыхают, они отдыхают – никаких сотовых телефонов, никакой музыки, ничего, но они знают, что могут отдохнуть, поспав 10-15 минут, а потом вернуться на трассу и сделать еще 20-30 миль, тогда как обычный человек растянул бы этот 10-минутный отдых на 5-6 часов.

Р.:  Тот устремленный, тот японский монах… чувствовал ли ты, что можешь как-то установить с ним контакт или он похож на инопланетянина, так что для тебя он почти что существо другого вида, я имею в виду, присуще ли ему человеческое, с которым можно себя соотнести?

С.:   Я не пытаюсь даже слегка похвастаться, но, знаешь, даже если мы не одеваемся как те, кто отрекся от мирской жизни, наш образ жизни очень аскетичен: например, я никогда не был женат, мы придерживаемся целибата, мы не едим мясо, не пьём, не курим, так что, когда я поднялся на гору Хиаэй ... передо мной стояла трудная задача. Знаешь, я видел, как многие… я думаю, каждую неделю подавался медиа-запрос и почти всем отказывали, кроме некоторых запросов от фотокорреспондентов, которые хотели видеть монаха выходящего или возвращающегося домой. Но некая монахиня в Киото смогла представить меня одному из главных монахов. Это, как если бы ты, как триатлет, разговаривал с другим триатлетом. Ты бы использовал особый язык, и ты бы понимал, сколько триатлонов он пробежал и какими методами пользуется, просто судя по языку и разговорам об определенных соревнованиях и определенных трассах. Так что я сразу же начал разговаривать с этим монахом на знакомом ему, чисто духовном уровне и, я думаю, для него было необычно получить медиа-запрос, от кого-то, кто не был типично… 

Р.:  Это как-бы не похоже на Би-Би-Си

С.:   Да. Я не стал спрашивать его разрешит ли он мне делать то, что я хочу делать, но вместо этого я спросил (мне кажется,  весьма в японском духе), разрешит ли он мне сделать фильм так, как если бы он сам стал его режиссером? Мне кажется, он был немного удивлен, он сказал, что никогда не думал об этом с такой стороны.  И я сказал со смирением: - Если бы Вам пришлось создавать этот фильм, как бы Вы это делали? И затем, в течение последующих полутора часов, он изложил в точности, как бы он это делал. И в конце нашего разговора я сказал ему: «Я обещаю Вам, что сделаю именно так!» Так что, я думаю, здесь имело место некое духовное узнавание, которое открыло для нас двери. И когда я увидел монаха, который проходил испытание, я понял, насколько серьезной была его приверженность. Не то, чтобы я мог соотнести себя с этим, это было на таком уровне, которого я никогда не достигал, но я мог оценить, какой исключительной чистотой, невероятным благородством и огромным сердцем он обладал. Когда молишься Божественному, вернее, буддисты не используют слово Божественность, они используют слово Свет или Душа, ты обращаешься к Наивысшему, обращаешься к Будде со всей преданностью своего сердца, а, знаешь, в чисто индийском понимании преданность подобна прекрасному, струящемуся потоку, полному любви, и я узнал это в нем. Его намерение было серьезным, он не хотел никаких контактов, не хотел, чтобы его беспокоили, потому что он общался со своим Возлюбленным, он общался с Божественным. Он как бы давал понять, что если ты не хочешь по-настоящему стать частью этого, то у тебя с ним нет ничего общего.

Р.: Или ты не способен оценить или по-настоящему понять, что происходит.

С.:   Да, именно так. Мы бы не смогли ничего сделать без его разрешения. Так что в межсезонье (зимой они не проходят испытание) он советовался с главным монахом по поводу того, что мы хотели бы сделать и что из этого главный монах считает допустимым и дал ему свое однозначное согласие, а потом уже обратился со своими собственными запросами. Так что по сути, даже несмотря на то, что мы не общались с ним вербально там, наверху, если мы делали что-то, он признавал, что уже дал нам на это свое разрешение. Было несколько таких ситуаций, когда было неловко от того, что он делал что-то дважды, потому что он видел, что мы не совсем поняли что-то с первого раза. Есть один момент, когда он сидит и молится, и делает это второй раз специально для нас, хотя мы даже и не просили его повторить.

Р.:  Потому что он увидел, что вы не совсем уловили суть или что-то вроде этого?

С.:   Это как... представь себе, что ты звезда, снимающаяся в фильме, вроде Бреда Питта или Анжелины Джоли, ты играешь свою сцену и понимаешь, что вокруг тебя сплошной хаос, что постановщик или съемочная команда не в ударе, вроде как ты сделал все в наилучшем виде, а они все запортачили. Тогда ты можешь встать в позу и сказать - я не буду делать это второй раз. Или ты можешь сказать - ок, я вижу, что у вас, ребята, не совсем получилось и вы не признаетесь в этом, поэтому хорошо, я повторю это еще раз. Так что он был очень обеспокоен тем, что находится в фокусе внимания, а у нас, знаешь ли, была, я бы сказал, «не очень духовная» съемочная группа. Для многих в нашей команде это был первый опыт контакта с кем-либо его уровня. И в самом конце съемок, а у нас были совсем молодые ассистенты, мы столпились в одном месте в лесу, где, как мы знали, монах должен был остановиться на минуту, когда подойдут преданные за благословениями. Так что там выстроился ряд из японских женщин и ряд из нас, эдаких лет 20-ти молодых хипповых бруклинцев, в джинсовых шортах, со сложенными руками! И он подошел и прочитал молитвы и затем посмотрел на нас, конечно понимая, что мы говорим по-английски, и сказал: «Thank you!». И эти молодые 23-24 летние операторы из Вильямсбурга были по-настоящему потрясены, потому что после нескольких дней, проведенных там, эти ребята осознали, что он находится на уровне намного более высоком, чем кто-либо из нас! И когда он одобрил их труд и сказал спасибо, они как малые дети потом только и говорили об этом. 

Р.:  Вау, это так круто! Как долго вы находились там, наверху?

С.:  Для съемок мы должны были провести две недели на объекте, планируя каждый эпизод. Главный монах и его помощник поставили условие, чтобы все, что мы делали, планировалось тщательно и так же дотошно, как и все, что они сами делают там, на горе. Так что от панорамирования до зума, до кабелей и операторских тележек все было продумано. И мы репетировали, потому что прежде всего, как видно из нашего фильма «3100: Беги и становись», мы знали о том, что не будет интервью, не будет комментаторов, а с другой стороны, наблюдать за бегом действительно скучно, если люди просто пробегают мимо камеры. И вопрос был в том, как нам погрузить зрителя в возвышенный настрой ума нашего героя, если мы даже не имеем возможности с ним поговорить. Поэтому наши эпизоды планировались очень детально, например, как ты видел в фильме, мы очень много снимали ночью, к примеру, как монах носит с собой светильник с единственной свечой, освещая пространство на пять футов впереди себя, и это таинство, это прекрасно. Мы не хотели упускать те возможности, которые нам представлялись.

Р.:  Здорово... Где вы жили? Вам нужно было каждый день подниматься на гору? Вы, кажется, не останавливались в монастыре?

С.:  Знаешь, во многих таких больших горных монастырях есть гостиницы, но этими гостиницами управляют монахи. В японской кухне при этих храмах – совершенная изысканная еда! Ты не найдешь такого ни в каком городе, ни в каком ресторане - тебе нужно попасть в такой храм, так что люди делают резервирование за месяцы вперед, чтобы попробовать эту по сути японскую веганскую кухню! Твой обед будет состоять из 26-28 наименований, там будет приготовлено что-то вроде супа удон, буквально два глоточка, в крошечной чашечке на маленьком горшочке, с зажженной свечой внутри, и тебе подадут 25-26 таких штучек.

Р.:  Классно. Это напоминает мне о той прекрасной корейской монахине - шеф-поваре, о которой рассказывали в одной из кулинарных передач, она из монастыря… кажется, это было где-то в Южной Корее, которая готовит самые восхитительные блюда, для нее это искусство и про нее написана потрясающая статья в Нью-ЙоркТаймс.

С.:  Это в той же традиции, хотя, возможно, качество не находилось на ее исключительно высоком уровне. Знаешь, когда мы были на горе, у нас было такое глубокое погружение, что вне сомнений, это помогло нам настроить свой ум на съемки.

Р.:  Да, удивительно. Это такой подарок, я имею в виду, вы были первыми за десятилетия, кто смог подняться туда и наблюдать, и задокументировать их жизнь. Это окутано такой тайной. Я смотрел клипы из того, не очень удачного, документального фильма и видел книгу, как она называется? Монахи-марафонцы с горы Хиаэй? И это, в общем-то, все в плане документирования этой невероятной культуры.

С.:  Да, это все. Знаешь, была пара коротких кусочков о том, что даже чтобы быть инициированным в этом монастыре, люди должны совершать стодневную практику по 11 миль ежедневно, каждый это делает. Они не получают всю форму, они не получают большую бамбуковую шляпу и прочие атрибуты, но они должны делать 11 миль в день, на протяжении 100 дней! Если они пропустят один единственный день, им не надо убивать себя, но они не становятся частью монастыря. Так что об этом были сняты фильмы, которые внешне выглядят похоже, но не было никого, кому разрешили бы подняться на гору в то время, когда устремлённый совершает тысячедневную аскезу. Хочешь, я расскажу о чем-то еще более эксцентричном, я говорю «эксцентричном» в самом духовном смысле. В конце шестого цикла устремлённый должен ничего не есть восемь с половиной дней, раньше было десятидневное голодание, но во время него слишком много монахов умирало, и это было летом, так что многие начинали разлагаться изнутри, потому что это не просто голодание, ты не ешь и не спишь. Послушник должен сидеть в позе лотоса все 24 часа, рядом с ним стоят монахи, которые поют с ним, чтобы не дать ему заснуть, но третья оговорка, и почему это опасно, – ты не пьешь. Ты не ешь, не пьешь и не спишь все восемь с половиной дней.

Р.:  Как это возможно?!

С.:  Я не знаю. Традиционно монахи говорят, что, во-первых – это на самом человеческом уровне - они могут чувствовать, что ты ел за последние три приема пищи, во-вторых – они могут чувствовать запах еды, которую готовят на горе и третье – и это уже на духовном уровне – они настолько близко подошли к смерти, их чувства так утончаются, что они слышат, как зола падает с ароматической палочки. Так что, после того, как ты переступил этот порог, или, скажем так, прошел через него за все эти дни и спустился назад, я думаю, ничто не может больше заставить тебя бояться смерти.

Р.:  Удивительно. И я предполагаю, что одна из их целей - повысить уровень своих возможностей?

С.:  Знаешь, это интересно, ведь монахи в этом испытании делают нечто, требующее невероятных физических усилий, расстояния просто немыслимые, но они повторяют вновь и вновь, что количество миль не имеет значения. Главный монах, с которым я разговаривал, отказался обсуждать с нами пройденные мили, он отказался называть какие-либо цифры на камеру, потому что, как он сказал, это всё не о том, вся суть в молитвах. Но есть понимание того, что тело так же жизненно важно для этого испытания, как и сердце, как ум, как душа, как и центр праны, я имею в виду 5 основных центров. Но для него в тот момент, после того, как он прошел через шесть с половиной, практически шесть лет этой глубоко духовной физической практики … мне кажется, он хотел бы отправиться в свои последние 400 дней с немного более глубоким осознанием того, что, как бы, ничто не может остановить тебя, если ты прошел через это голодание, то уже не важно, с чем еще ты столкнешься.

Р.:  Это так поразительно. Невероятно!

С.:  И еще одну последнюю вещь они должны сделать..

Р.:   Еще безумнее?

С.:   Они говорят, что это труднее, хотя это не кажется трудным. В конце десятого цикла они должны сидеть 10 дней по 12-14 часов в день перед большим костром и бросать в него бамбуковые палочки с индивидуальными молитвами преданных монастыря. У них там миллион этих бамбуковых палочек, которые, они должны развернуть, прочитать и бросить в огонь, и это на протяжении 12-14 часов в день. И монах, с которым мы беседовали, который прошёл испытание, говорил, что это было для него труднее, потому что тебе не разрешается пить эти 12-14 часов и он говорил, что с каждым днем его обезвоживание становилось все сильнее и каждый день он чувствовал свой конец ближе, чем он это испытывал к концу того, восьмидневного голодания.

Р.:  И когда он завершит это, что произойдет?

С.:   Они говорят, что ты становишься живым Буддой, они говорят, что ты переступаешь порог, и твоя жизнь становится только служением ищущим. Так что, тот монах, который в предыдущий раз завершил полный цикл, который был нашим проводником, - все, что он делает, посвящено преданным. Двадцать-двадцать один час в день, все что он делает – это служение своим ученикам и это уникально, ведь в его дне нет ни единой минуты, которую бы он не использовал.

Р.:  И это исключительно один искатель на каждое поколение?

С.:   Более-менее так. Я думаю, время от времени по странной логике лет, происходит совпадение, когда два монаха делают это одновременно, но на трассу никто никогда одновременно не попадал.

Р.:  Удивительно. Какая же это удача - возможность получить такой опыт. И я думаю, еще одна вещь интересна в этом испытании - очень буддийское и очень японское представление, о том, что тело критически важно, и это отличает его от индийского подхода. Индийский подход был бы больше направлен на превосхождение тела, тело – это как бы всего лишь мешок с костями, который нужен, чтобы нести наше сознание, но ему не уделяется внимание в такой, очень особенной манере.

С.:  По моему скромному мнению, упадок Индии за последние несколько сотен лет сопровождался игнорированием физического. Но если вы обратитесь к Бхагавад Гите, физическое было совершенно необходимо.

Р.:  Это писание Воинов.

С.:  Да, величайшие духовные личности осознавали мощь своего тела. Они могли уйти в леса, как некоторые великие мудрецы, и медитировать непрерывно десять, пятнадцать, двадцать лет и практиковать суровые аскезы, но многие аскезы исходили из физических практик, и никто никогда не игнорировал физическое, оно являлось неотъемлемой частью нашего духовного существа. И лишь в последние 300-500 лет индуизм заразился идеей о том, что тело – это майя и мы должны пренебрегать им, и я думаю, это привело ко множеству проблем в Индии, в том числе к ее колонизации. Мы оказались недостаточно сильны, чтобы противостоять этому маленькому, крошечному острову.

Р.:  Ха-ха вы недостаточно занимались йогой.

С.:  Ага, как же это так, мы были страной Кришны, мы были страной Арджуны, а тут эти светлокожие ребята приплыли на лодках, и мы сдались!

Р.:  Ха-ха, да, это удивительно. Давай вернемся к 3100 милям. Этот сумасшедший пробег вызывает восхищение. Одна из деталей, которая действительно сразила меня, и это очень явно при просмотре фильма: при взгляде на этих 12 соперников, которые решились на это, ты может быть думаешь, что эти люди, наверное, серьезные атлеты, раз они способны взяться за такое безумно трудное дело, и тут ты смотришь на них, а они выглядят как… не то, чтобы они выглядели неатлетически сложенными, но они не поражают тебя, как некий образец того, каким должен выглядеть атлет, они выглядят как обычные люди.

С.:  Это шокирует. Как бы это ни звучало пренебрежительно или дискриминирующе, один из самых лучших бегунов – сантехник. Если кто-нибудь сказал бы тебе, вот он - сантехник, ты бы сказал, да, я вижу. Но если бы кто-то сказал тебе – он может пробежать 3100 миль, я бы, может, согласился, но сказал бы – нет, я этого не вижу. Немного коренаст, кое-каких зубов нет, 48 лет.. И ты будешь прав, ведь они не обладают рельефной мускулатурой...

Р.:  Они выглядят как любители.

С.:  Да, так оно и есть.

Р.:  И воистину, главный герой фильма – тот парень... Ашприханал – я правильно говорю?

С.:  Да, Ашприханал

Р.:  Он же почтальон из Хельсинки, верно? Ему примерно 45?

С.:  44.. Но, знаешь, под обликом почтальона скрывается невероятный фокус на спартанском образе жизни. Он выбрал работу почтальоном, чтобы иметь возможность тренироваться по 12 часов в день. Он толкает маленькую тележку по улицам Хельсинки, вверх и вниз по лестницам, доставляя почту, и для него это идеальный образ жизни. Ведь он на ногах 12 часов в день! В то же время, он живет в крошечной комнате, как подросток. Он ест рамен, шоколад и пьет содовую весь день. И его лучший результат на десятисуточном пробеге - 833 мили, это означает, что он пробегает по 83 мили в день в течение 10 дней. Он лучший бегун за все время пробегов, но, как ты сказал, вопрос в том, как кто-то, кто не выглядит как типичный ультрамарафонец, достигает таких вершин, о которых ультрамарафонец с идеальным сложением, возможно, даже и не мечтал.

Р.:  Ну так это потому, что все эти люди прежде всего преданные и уже во вторую очередь бегуны. Не обязательно преданные Шри Чинмоя, но они преданные на этом пути к более высокому сознанию, а аспект атлета – это лишь средство движения к этой цели.

С.:  Совершенно верно. Был один человек из Германии по имени Вольфганг Шверк, у которого второй наилучший результат на суточном забеге за все время, кажется он пробежал 180 миль за 24 часа. Он участвовал в 2004 году, в среднем пробегал 76 миль в день, и выглядел как ультрамарафонец – чемпион мира в ряде различных забегов, высокий, стройный, атлетически сложенный, но для немца – а у него было духовной имя Мадупран, индийское имя, и он был последователем другого восточного духовного учителя, - так вот, его внутренний настрой был за пределами соревновательности, даже несмотря на то, что он был признан в мире как ультрамарафонец.

Р.:  Думал ли ты о том, что может случиться, если вдруг неожиданно Роб Крар или кто-то из нынешнего созвездия ультравыносливых бегунов появится, чтобы попробовать эту трассу?

С.:  Знаешь, мы организовывали предварительный просмотр «3100: Беги и становись» в Денвере и там были Клэр Галлахер и Крисси Моэл. А Майк Вордиан только что завершил ультразабег Хардрок. Он живет на Восточном побережье, и его дети захотели посмотреть фильм «Человек-муравей». И вот, он идет в первый попавшийся кинотеатр, как раз где мы проводим этот предварительный просмотр и видит там Крисси и Клэр. И он спрашивает их - А что вы тут делаете? А они - Ну ты же пришел на фильм о беге? Он, удивленно - Нет. Я пришел сюда посмотреть Человека-муравья. А они - Давай, пойдем смотреть фильм о беге.  Он - Обязательно! И отправил детей смотреть Человека-муравья. И после фильма он сказал: «Мы все знали, что этот пробег существует, но о нем нет информации в соцсетях и нет возможности узнать об этом». Знаешь, когда люди поднимаются на Эверест, это не фиксируется в Нью Йорк таймс. Раз в десятилетие Нью-Йорк таймс напишет историю о пробеге 3100 миль и это все. Так что, позже он сказал: «Мне всегда было любопытно, что это за пробег и сейчас мне еще более любопытно!» И знаешь, он веган, он медитирует и, кажется, его однажды спонсировала компания Карнивал Круиз Лайнз, чтобы он смог бежать сумасшедшую дистанцию по палубе корабля, так что у него есть все, что нужно! У него есть внутренний настрой, он обладает складом ума, позволяющим ему бегать кругами много часов подряд и, как видишь, фильм зажег в нем какую-то искру. Камила Херон, которая, насколько я знаю, является рекордсменкой на 50 миль среди женщин, и которая победила в Comrades Marathon, так вот она написала мне, что всегда интересовалась забегом самопреодоления. Мне кажется, вокруг этого так много загадочности, и я надеюсь, что фильм раскроет некоторые из тайн и покажет, что, например, Ашприханал не придает значения питанию, его заботит только медитативный аспект и ничто другое. Другие люди намного более регламентированы, но все они, как ты верно заметил, имеют похожий внутренний настрой, благодаря которому они надеются стать лучше через этот пробег. И эта надежда, и вера, и реальность помогают им завершить дистанцию.

Р.:  Да. Он повторяет снова и снова, что это его медитация, вот почему он делает это. И пробег начинается с минуты медитации каждый день. И ты видишь его наклоненную голову и прикрытые глаза, и он начинает этот бег в своей раскачивающейся манере, и ты наблюдаешь за его движениями и думаешь, посмотри на эту форму, как это вообще возможно, как этот парень может пробежать 3100 миль!

С.:  Знаешь, в ответ на твой предыдущий вопрос я думаю, ребята вроде Роба, Тимоти Олсена, такие как Клэр Галлахер, так много людей появилось, Скотт Джурек, без сомнения невероятный бегун, эти люди, которые совершили действительно эпические забеги, имея не от мира сего способность сосредоточиться. Если они используют эту решимость, и, возможно, она у них и есть, но им необходимо терпение и понимание того, что это пробег длиной в 52 дня (или 45 дней, если бежать очень быстро), я думаю, они получат исключительные опыты и смогут одолеть дистанцию крайне хорошо. Отец Шона Мартина, нашего героя из племени Навахо, Алан Мартин, который появляется в фильме в качестве лекаря (знаешь, навахо никогда не разрешали снимать бег в молитве, но по какой-то причине он захотел открыть это для нас и получил разрешение от старейшин племени), так вот, он спрашивал меня: «Кто является владельцем той земли, на которой проводится забег 3100 миль?» Он вполне нормальный, очень глубокий и прекрасный человек, и я не пытаюсь представить его каким-то шаманом с высокогорья, но он спросил, кто владеет землей пробега 3100? А я думаю про себя - это же тротуар вокруг средней школы имениТомаса Эдисона, граничащий с аллеей Гранд Централ в Квинсе! В общем, я сказал, что там жило племя ленни-ленапи, но они покинули эти земли в 17-18 веках. Тогда он сказал - они хранили эти земли и считали их священными. И я спросил: - Значит ли это, что они знали о том, что здесь будет пробег 3100 миль? - Конечно, нет! Но, всякий раз, - сказал он, - когда проходит сакральный забег на определенном участке земли, этот участок земли предопределён именно для этого забега. Для навахо и многих коренных американцев места имеют сознание в значительно большей степени, чем для нас, на Западе.  Это не просто некие красивые горы, которые имеют сознание или заслуживают молитв и поклонения, это все – эти отвесные скалы, склоны, тропы, это растения, это  - сознание земли. Так что, по сути, он сказал, что это место было освящено с незапамятных времен. И даже если тебе кажется диким считать, что тротуары имеют сознание, ты можешь сказать, что бегуны приписали им сознание, или, что они почерпнули сознание, сама трасса приносит исключительно глубокий покой этому месту.

Р.:  Да. Это так забавно и странно. Это опровергает любое представление о том, какой эта трасса должна быть.

С.:  И возвращаясь к Коби Орену. Он был настолько настроен на соревновательность и так хорош в этом, и подавал такие надежды на установление рекорда, но даже он осознал, что этот пробег диктуется трассой, а трасса диктует тебе, чтобы ты смотрел на бег, как на паломничество. Много таких, кто преодолел трансконтинентальные забеги, например, из Сан-Франциско в Нью-Йорк. Логистика прохода Сьерра Васачи, Скалистых гор, равнин и холмов Небраски требует чрезвычайных усилий, и, со слов тех, кто через это прошел, очень трудно отстранить свой ум от проносящихся мимо фур, отсутствия помощи на каждой полумиле. Но эта трасса дает возможность войти в некий поток.

Р.:  Да, это почти… ее простота, сам факт, что это так банально, способствует конечной цели, которая заключается в превосхождении физического пространства и достижении более высокого состояния сознания. И повторяемость этого, это почти как повторение мантры, или использование четок или, возможно, это в своем роде ритуализация, благодаря повторяемости, и тот факт, что это трасса в полмили, а не в две мили, тот факт, что ты постоянно пробегаешь одно и то же место, в этом есть что-то такое, что почти что создает трансоподобное состояние, или позволяет ему перколировать на поверхность, вероятно, с несколько большей отдачей.

С.: Знаешь, у духовной практики два исхода: аскетизм, что означает страдание, но с огромной решимостью, - и радость. Я уверен, что люди в этом пробеге получают опыт аскезы. Я знаю, что часто первые 6-10 дней полны недюжинных страданий, когда тело, ум, сердце привыкают к нагрузкам, к повторяемости, к монотонности, но в какой-то момент на этом пробеге, так же как для Шона Мартина, когда он покидает свой дом в резервации Навахо Нэйшн, духовная практика превращается в радость.  В 3100 миль те из нас, у кого западный склад ума, обнаруживают, что бегуну требуется 6-10 дней, чтобы преодолеть страдание и перенаправить весь фокус и всю дисциплину в радость. Но даже самые сумасшедшие, самые отъявленные социопаты и психи на земле не смогли бы пробежать 3100 миль, так что отвечая на вопрос «почему они это делают?» - это не потому что они сумасшедшие, не потому, что их путь - это путь аскезы или страдания, выливающегося в еще большие страдания, но потому, что в этом есть неподдельное чувство радости и, я бы сказал, восторга, который чувствуют эти бегуны и ты, в конечном итоге, видишь это в их лицах. Так что, если кто-то захочет приехать, забег обычно проводится с середины июня по август.

Р.: Да, и не скажешь, что там собирается большая толпа, ты можешь просто проходить мимо и оказаться прямо в этом месте.

С.: Бегуны подойдут и поприветствуют тебя. Они захотят поговорить с тобой, они захотят предложить тебе свою радость, не потому что им там одиноко, но потому что они испытывают эти очень глубокие эмоции и чувства и это похоже на то, о чем говорят те японцы: когда ты чувствуешь это, ты хочешь стать эмиссаром - в японском понимании, между Буддой и человечеством - или здесь - между твоей душой и человечеством. Ты видишь, что у тебя появилась способность чувствовать, чего ищут другие люди и ты можешь предложить это. Так что, эти бегуны подобны маленьким корабликам, плывущим по кругу.

Р.: Почему же это не получает должного внимания! Ты думаешь, ок, это происходит снова и уже проходило здесь так много раз… Вы же в Нью-Йорке, столице масс-медиа планеты, почему люди не пишут и не говорят об этом чаще?

С.: Знаешь, вот почему я захотел снять этот фильм. ESPN и некоторые другие съемочные группы пытались снять фильм о 3100, и я обнаружил, что единственный подход к этому – через духовность, но, если ты посмотришь, как создаются фильмы, там обязательно должно быть что-то зрелищное. 3100 миль не зрелищно, вот почему у нас были бушмены Калахари, японские монахи, индейцы навахо. Люди, которые писали о 3100 милях, либо фокусировались на том, чтобы ошеломить, например, нога, рассекающая реальности расстояний, и не так уж часто ты можешь написать об этом, но самые глубокие статьи были о духовности и это в большой мере зависит от того, кто пишет, это зависит от редакторов, которые способны признать, что это не миссия одного дня. Мы были там 52 дня, это миссия 52 дней, ведь действие происходит внутри моментов и ты должен находиться в том самом моменте, когда кто-то испытывает глубокое духовное переживание.

Р.: Это вдохновило тебя самому принять участие?

С.: Да! Знаешь, для меня создание фильма достаточно сложно в плане образа жизни, потому что мы все время находимся в поездках. Мне сказали, что мое тело похоже на птицу.  Практикующий врач спросил меня: как ты думаешь, что нужно птице? Я сказал – червей. А он говорит: нет, птице нужно гнездо! То есть, как бы путешествия не для меня, но я всегда путешествую. Я все еще пробегаю 45-50 миль в неделю, но для того, чтобы подготовиться к этому забегу нужны 5-6 мильные пробежки с понедельника по пятницу. В субботу 45-50, в воскресенье 35 или 40.

Р.: Это то, что все говорят о способах подготовки?

С.: Это накапливание. Как бы твоим ногам нужно время, и тебе даже не нужно заботиться о скорости. Например, в моей жизни была одна из лучших тренировок, когда я бежал с одним из бегунов 3100 миль. Мы стартовали в Квинсе, у меня была с собой кредитная карта, мы пробежали 8 миль до магазина, где продавали пончики, ведь надо тренироваться и кушать, мы поели пончики…

Р.:Это фишка бега в Нью-Йорке, там всегда есть места покушать…

С.: Точно, так что мы закончили 30-мильной тренировкой, которая проходила между смузи-баром и лавкой с раменами, и вот так они и тренируются. Они пробегают 40-50 миль, как Тед Корбит, за один день и стараются повторить это, чтобы приучить тело к идее максимальных расстояний с нулевым отдыхом.

Р.:  Ашприханал.. он говорил, что практически не тренировался. Он просто ведет активный образ жизни, благодаря которому он все время в движении и не особо думает о какой-либо специфической программе подготовки. 

С.: Я спрашивал его, и, опять-таки, он участвовал в пробеге 13 раз до этого.

Р.: И сколько раз он выиграл его?

С.: Восемь раз. Итак, я спросил его, что самое важное. Я думаю, каждый ультра-бегун знает это в глубине своего сердца: твоя способность завершить пробег прямо пропорциональна твоей способности превзойти трудности и осознать, что большинство проблем на самом деле таковыми не являются. Так что Ашприханал старается менять виды деятельности при каждой возможности в течение дня, чтобы поддержать гибкость ума и осознать тот факт, что, хотя проблема может появиться, ты можешь ее отбросить, меняя свой подход, меняя вид деятельности, меняя настрой ума. Эти рассуждения не включены в фильм, но мы в конечном итоге поехали с Ашприханалом в Японию, где он совершил восхождение на гору Фудзи в качестве подготовки к 3100.

Р.: Это удивительно. Это так нелогично, я бы подумал, что наилучшим способом подготовиться к этому было бы бегать как можно больше и по-настоящему отождествиться с пребыванием в однообразном повторяющемся движении так долго, насколько это возможно, независимо от уровня испытываемого тобой дискомфорта, и это означает просто делать одно и то же как можно дольше.

С.: Я думаю, есть две причины, по которым он захотел совершить восхождение на Фудзияму. Прежде всего, он хотел сделать это зимой и без подготовки, так что, к тому времени, когда он поднялся на гору, его ступни, его голени были покрыты волдырями. Он знал, что у него никогда не было бы таких волдырей, какие он получил в той поездке, вызов физическому был таким неимоверным. Опять же, он знал, что никогда не сталкивался с чем-либо подобным на трассе 3100. В то же самое время, когда ты движешься вокруг городского квартала, ты полагаешься на свою способность к визуализации, и пребывание в тех исключительно прекрасных местах питало его воображение, давая ему возможность перенести ум в другое измерение.

Р.: Был еще один парень с ужасными мозолями.

С.: Васу. У Васу были мозоли.

Р.: Ужасающие..

С.: Да, честное слово, они были размером с лимон.

Р.:Ага, знаешь, я никогда в своей жизни не видел такого.

С.: И он пробежал 700 миль.

Р.:  Продолжая движение с ними! Я не могу поверить, что он не сошел с дистанции.

С.: Васу, я бы сказал, самый милый, самый искренний бегун на трассе. Его просто переполняет благодарность, а это признак духовности, когда ты стараешься быть благодарным всему. И ты видишь его, полного благодарности, пробегающего 72 -75 миль в день.

Р.:  И ты ожидаешь увидеть этих атлетов время от времени вымещающими гнев на своих помощниках, но я ни разу такого не видел.

С.: Это бывает..

Р.:Ха-ха, ты просто не включил это в финальную версию.

С.: Бывает... Зрители также увидят в фильме как одна из впервые участвующих, женщина по имени Шамита Акенбах-Кониг, профессиональная виолончелистка, специализирующаяся на дистанциях в 1000 миль и 10-дневных пробегах, решила взять с собой своего мужа в качестве помощника. А люди, которые уже участвовали в многодневках или в 50, 100-мильных пробегах с помощниками, я думаю, они бы все согласились, что самый худший помощник - твой супруг.

Р.:Да, так они говорят.

С.: Так вот, он был ее помощником и их было невозможно разделить. Это как для 100-мильников, ты теряешь их на 10-20 миль и затем ты видишь их снова. Каждую полумилю он был рядом, с чистой любовью и в то же время с искренней заботой о ней.

Р.:Он продолжал говорить ей, что ей нужно сойти.

С.: Зрители увидят это в фильме.. Но в 1996 она участвовала в ультразабеге на 100км в Вене и было жарко, было 80-85 градусов по Фаренгейту (около 30 С ), она перегрелась и два дня лежала в коме. А на трассе 3100 миль, в дни, когда стоит жара 80 градусов, это считается прохладно. Пару лет назад и даже этим летом было 95-98 градусов 6-8 дней подряд, это даже не индекс нагрева, это температура воздуха.

Р.:И сколько человек сошло с дистанции?

С.: В прошлом году... Я должен сказать, совсем немного американцев завершили этот пробег. Была одна женщина, которую зовут Супрабха Бекьорд из Вашингтона, которая пробежала всю дистанцию 13 раз подряд. Первым финишером был бегун Келли, был еще один финишировавший американец. Прошлым летом 60-летняя афроамериканка по имени Йоланда Холдер финишировала c 15 минутами в запасе, и она была ходоком! Знаешь, есть некая скорость, с которой ты можешь уложиться, так что у нее была пара неудачных дней, и она не могла нагнать темп, проходя 70-75 миль в день, и ей нужно было каждый день проходить один дополнительный круг. Она вернулась этим летом в возрасте 61 года, но в отличие от большинства предыдущих лет, уже в первые недели пробега этого года температура была высокой, и у нее появились волдыри, как у Васу, размером в пол-лимона. Через 12 дней, фактически, это были язвы.

Р.:И никто из них не молод.

С.: Да. Хотя самому молодому финишеру было 29.

Р.:Правда? Это было недавно или …

С.: Это было примерно 10 лет назад.

Р.:Они все выглядят где-то на 50-60 лет.

С.: И я думаю, это говорит об определенной духовной силе, которая тебе необходима. Это совсем не грубое физическое, потому что пока ты не подключишься к глубинной энергии, ты не сможешь получить радость.

Р.:Давай теперь поговорим немного об индейцах навахо. Я и не знал о такой богатой беговой культуре, заложенной в народе навахо.

С.: У коренных американцев не было каких-либо способов передвижения, кроме собственных ног до того момента, когда испанцы ввезли лошадей. И даже когда в 16 веке пришли испанцы, до конца 16 века, а в некоторых местах до конца 17 века, коренные американцы, туземцы не имели доступа к лошадям. На протяжении тысяч лет они только бегали. Они были исключительно хорошими бегунами. Был человек по имени Льюис Теванима, он был бегун из племени хопи и представлял Америку на Олимпийских играх в 1912 году. Теванима вернулся к своему племени хопи, чтобы участвовать в показательных соревнованиях на 10 км. Он и другой европеизированный бегун (были определенные причины их проанглийского воспитания) появились в майках, и пожилая пара сказала им: и вы собираетесь здесь на холмах бежать в такой одежде? И это человеку, который фактически был бронзовый призер на Олимпиаде, Льюису Теваниме! Пожилой индеец сказал, я обгоню тебя! И действительно, те двое пожилых индейцев, которые включились в состязание, так далеко оторвались от этих, типа современных, участников через 3-4 мили, что тот, кто был бронзовым медалистом на Олимпиаде 1912 года, сошел с дистанции!

Р.:Вот это да!

С.: Бег был не просто образом жизни, бег был способом соединения с матерью-землей и отцом-небом. Он давал мужчинам и женщинам очень глубокое ощущение места и очень глубокое ощущение силы. Во многих юго-западных традициях, в частности у навахо, бег до сих пор является частью церемонии взросления, эквивалента бат-мицвы, и молодые девушки в качестве последнего ритуала перехода должны принять участие в длинном пробеге. Это не было просто упражнением.  Если посмотреть на одну из наиболее культовых практик, церемонию взросления, и понять, что бег на длинные дистанции является ее частью, то можно оценить насколько это было важно.

Р.:Это удивительно. Как по-твоему соотносится бег с первичным трансцендентным опытом, иными словами, почему бег, почему не что-то другое? Что такое присутствует в беге, что производит переключение в человеческом теле и уме?

С.:  Знаешь, когда мы были с бушменами, а они жили в пустыне Калахари, в Ботсване и северной части ЮАР непрерывно на протяжении более 125 тысяч лет, и биологи-эволюционисты говорят, что, может быть, все мы и не являемся исключительно потомками бушменов из Калахари, но у каждого из нас есть маркеры ДНК, которая обнаружена только у бушменов. То есть, мы как бы происходим от этих людей. Так вот, когда мы были с ними, мы спросили (а надо сказать, они бегают ради выживания, они ходят на длинную охоту по выслеживанию добычи, и это говорит о том, что, когда мы были животными саванны, у нас не было физических преимуществ над другими созданиями, от больших оленей до больших кошек, и все, что мы могли делать, так это бежать на весьма длинные дистанции, все наше тело покрывалось потом, в то же самое время, каждый наш шаг был отсоединен от нашего дыхательного аппарата. Лошадь или собака, когда они полностью вытягивают свои ноги, их грудная клетка расширяется, забирая воздух, а когда они отталкиваются, все 4 ноги сближаются и воздух выталкивается, они анаэробные машины, а мы аэробные машины. К тому же, мы научились носить воду в сосудах из тыквы или шкур и отгонять больших зверей от источников воды. Они бежали 30-40 миль галопом, а мы преследовали их и отпугивали от тех мест, где, как мы знали, была вода, иногда до 2-3 дней. Тогда они превращались в трепещущую, обезвоженную плоть, так что было легко подойти к ним и поразить отравленной стрелой, вот так мы и выживали в саванне. В то же время бушмены связывают бег и охоту с глубоким осмыслением. Они говорят, что когда они бегут и охотятся, они обретают доступ к силе предков, доступ к силе земли, помогающей им преодолеть беспомощность и слабость человеческого тела. Итак, мой вопрос, заданный одному из охотников: что было первичным, нет, не так, он же не антрополог.. Но я спросил, знаешь ли ты, возникла ли космология, связанная с бегом, вследствие физической реальности, потому что бег был нашим оружием?

Р.:То есть, сама ли эта необходимость привела к ней?

С.: И он сказал - нет. Мы охотились, потому что поняли силу бега, бег был нашей культовой практикой, и мы направили это знание на нашу способность выживать. Бег был первой религией, кто-то может также сказать – танцем, но бег и движение по матери-земле и использование человеческого тела в качестве проводника для сверхчеловеческих энергий, был первой религией мужчин и женщин. Это у нас, как млекопитающих, в крови.

Р.:Это удивительно. Я не уверен, что понял это из фильма, потому что, когда ты исследуешь калахари, это больше об угрозе их образу жизни из-за запрета на охоту и о том, как они пытаются сохранить эту культуру бега и этот образ жизни в условиях изменений в современном мире, когда им фактически сказали, что они не могут больше делать то, что они всегда делали. Но я не понял духовную глубину, глубинные корни.

С.: Знаешь, в этом фильме мы попытались объединить рассказ о 3100 милях с рассказом о калахари.

Р.:Да, ты пытался показать все эти разные истории.

С.: Мы хотели, чтобы они были собраны вместе, но были только определенные способы, как сделать так, чтобы они работали вместе, и некоторые вещи пришлось оставить. В то же самое время, как ты видел в фильме, когда видишь людей, все еще бегущих за животными, это заставляет тебя задать тот самый вопрос, благодаря которому ты пытаешься углубиться в космологию, в скрытую духовную силу и это является как бы импульсом к размышлениям.

Р.:Да. Что я понял из этого, для тех, кто нас слушает, на охоту был наложен запрет, и калахари оказались в таком положении, в котором у них возникает вопрос: нарушить запрет или подчиниться закону. И, в конечном итоге, с большой угрозой для себя они говорят: мы все равно будем делать это. И если посмотреть на это с разных точек зрения, можно сказать, они не законопослушные граждане, а можно сказать, если честно, может быть, у них нет выбора? Это так глубоко связано с тем, кто они, что они просто вынуждены это делать несмотря ни на что.

С.: В 1997 году (я использую цвет, потому что в данном случае это важно), черное правительство Ботсваны нашло месторождение меди под пустыней Калахари, размером с Массачусетс, и оно рассматривалось как незаселенные территории. Бушменам калахари было позволено жить там в безопасности, даже несмотря на то, что о них узнали менее чем 100 лет назад. Но как только были найдены медь и другие ресурсы, проявился этот, направленный против туземцев, колониальный стиль мышления и все население бушменов Калахари было переселено точно так же, как и все коренные народы США и Северной Америки. С нами был помощник продюсера, который также является директором беговой организации Крылья Америки, так его лицо, даже несмотря на то, что он темнокожий, было белым как стена почти все время, потому что он увидел, что то, что произошло с его предками из резервации Навахо-нейшн в 1868, когда за четыре года до этого их насильно выселили со своих земель, потому что генерал гражданской войны думал, что там было золото в таких количествах, что могло обеспечить всю армию, впоследствии это оказалось не так. Он видел, что это происходит с калахари, он видел целое поколение, насильно отделенное от своей культуры. И наш главный герой, охотник, был переселен из Калахари и, как ты сказал уже, для фильма решил тайком вернуться на землю предков, а это означает смертную казнь или тюрьму, если бы его поймали за охотой. В качестве оправдания запрета на охоту было сказано, что бушменам не позволено охотиться, потому что у нас, мол, много туристов, приезжающих посмотреть на животных и мы не хотим, чтобы они убивали животных. Бушмены сказали: ни один из видов животных не вымер из-за нас за последние 125 тысяч лет. Так что, это сложный клубок проблем, но главное это то, что правительство насильно пытается оторвать этих древних бегунов от их способности бегать и охотиться.

Р.:И это сближает их с рассказом Шона о Навахо Неэйшн. Совершенный им 100-мильный пробег, который ты документально заснял, это на самом деле его способ поддержания связи с предками через путешествие из школы, поправь меня, если не так, правительственной школы, которую его отец посещал по принуждению и где его учили традиционной истории, не соответствующей реальной истории этих племен, до родины его отца.

С.: Совершенно верно. В Соединенных Штатах до 1977 года законом допускалось насильно отбирать коренных американских мальчиков и девочек у родителей. Причиной этому было такое мнение, что отрывая индейских детей от их культуры, они могли.. как бы..  было такое выражение: убей индейца, спаси человека. Если ты уничтожишь культуру индейца, ты спасешь его или ее душу.

Р.:Внушая им исторические постулаты, которые по сути отражают массовое сознание Америки.

С.: И запрещая им говорить на своем языке, запрещая им следовать своим древним обычаям. Итак, Алан, отец Шона Мартина, нашего героя из племени навахо, был насильно забран из своего дома в северо-западной Аризоне в правительственную школу-интернат около Флэгстаф и будучи шестилетним ребенком он был так травмирован, что каждый год тайком ночью выбирался из школы и бежал 110 миль назад домой. Часть детей пыталась сделать это...

Р.:Его отец это делал или Шон?

С.: Отец. Часть детей по всей стране, которых насильно поместили в интернаты, пыталась сбежать, и многие, многие умерли. И это было травмой, с которой жил юный Шон Мартин, современный бегун. Он знал, что у его отца было ужасно тяжелое детство и в то же самое время он знал, что бег спас его отца. Он и его брат стали исключительно хорошими бегунами, но они бегали до изнеможения, до полного физического страдания, потому что знали о тех страданиях, которые переносил их отец.

Р.:Это был их способ отождествиться с этим.

С.: Да. В фильме мы рассматриваем четыре аспекта: мы рассматриваем бег для самопревосхождения, как в случае 3100, бег ради выживания, как у бушменов Калахари, бег для просветления, как у монахов и, наконец, бег для излечения либо твоей собственной травмы, либо исторической боли твоего народа. Бег Шона от Флэгстаффа до родины его предков имел протяженность около 110 миль, и я не знаю, видел ли я кого-нибудь еще, кто возложил бы на себя такую большую ответственность. Шон – учитель и очень популярный человек в резервации Навахо Нэйшн, и многие знали, что он бежит в честь своего отца и поскольку у них тоже были родственники, которых насильно забрали в интернат, они все чувствовали, что он бежит и за их родственников. Так что Шон нес на себе не только свою собственную историческую травму в этом пробеге, но и ожидания и раны сотен других людей. 

Р.:Да, я и не представлял себе этого, какая это тяжелая ноша!

С.: Это тяжелая ноша, это очень трудно, ведь люди знают, что это такое бежать ультра, но когда ты бежишь ультра, чтобы бросить вызов боли, и когда превосхождение этой боли означает успех. А если ты не одолел эту боль, то ты бежал напрасно. И это то, что он делал, он пытался использовать этот бег, как почти что отчаянное усилие справиться с детской травмой своего отца. И сын Шона, который в сравнении с дедушкой этого парня, отцом Шона, живет очень прекрасной жизнью, я бы сказал, без тревог и забот в резервации Навахо, сопровождал Шона на машине, и там же был отец Шона. Так что это было очень прекрасное переживание – наблюдать, как эта семья не просто пришла к какому-то согласию, не просто залечивает свою травму, но раскрывает ее и посвящает большому числу людей, которые не могли бегать так же, как Шон, и многим, чьи предки погибли, в отличие от отца Шона.

Р.:Да, и он бежит по самым прекрасным ландшафтам, я имею в виду, здесь нет пунктов первой помощи, он не бежит по трассе или по дороге, он где-то в Небывалии, в самых прекрасных местах, какие только себе можно представить.

С.: И я думаю, любой, кто когда-нибудь был в Долине Монументов, расположенной в Навахо Нэйшн или в других исключительно красивых местах на земле индейцев, согласится, что, когда коренные американцы говорят, что мать-земля - это то же самое, что Божественность, ты это видишь своими глазами. Если Большой Каньон не является чем-то таким, что может перенести твой ум и сердце в другие планы сознания, то ничто другое никогда и не сможет.

Р.:Чему процесс создания этого фильма научил тебя или как он изменил тебя, предполагаю, по отношению конечно же к бегу, но также и в плане того, что ты думаешь о своей жизни и как ты к ней подходишь?

С.: В какой-то момент я воображал себя полу-соперничающим бегуном. Я имею в виду, уже в школе в Калифорнии, штате с 30 миллионами жителей, я был одним из лучших бегунов на средние дистанции, я перегорел в середине учебы в колледже, а на втором десятке лет перестал понимать, для чего я бегаю. Я все еще бегал немного марафоны и всякое такое. На третьем десятке все также, у моего бега не было особой цели. И так, пока я не встретил Шона, и Шон рассказал, что бег для навахо – это молитва, это празднование жизни, это не наказание, и это - учитель. Если ты проходишь через трудности, не откладывай до завтра, не заедай их мороженым или плиткой шоколада, но ответь на них, и ответь так, как в прошлом отвечало человечество, соединяя себя со своим дыханием и своими ногами. Это полностью изменило мое отношение к бегу. В то же самое время, скажем, меня называют цветным, но я отвергаю подобные ярлыки, я думаю, бег - это надежный способ продемонстрировать, что на самом деле есть вещи, которые объединяют людей. Когда ты на трассе, там нет красных, нет синих, нет выборов. Когда ты бежишь, особенно когда ты соревнуешься, у тебя есть только ты сам и, если ты на эстафете, то еще твоя команда, но в конечном итоге, у тебя есть твои ноги, твое дыхание и твое сердце. Это основа всего. И это стало для меня большим утешением. Мы бегали миллионы лет и это такой вид деятельности, который будет продолжен на сотни тысяч лет вперед независимо от того, в каком политическом положении находится человечество. Если мы сможем вернуться к тому состоянию, я думаю, мы все осознаем, что есть вещи, которые объединяют нас, и которые намного сильнее, чем те вещи, которые, как мы думаем, нас разделяют.

Р.:Да. Это ритуализация поведения человека и мне нравится характеристика бега как средства движения, позволяющего соединиться со своим дыханием и силой дыхания. Когда ты думаешь об этом таким образом, бег начинает больше напоминать практику медитации, чем усилие атлета.

С.: В то же время, я думаю, вопрос в том, и это вопрос к тебе: как ты сочетаешь свою духовную жизнь и аспект соревновательности в беге?

Р.:Да, это каверзный вопрос. Я думаю, моя личная точка зрения на соревновательность всегда была обращена внутрь. Я имею в виду, что я не особо озабочен тем, что делают другие, я пытаюсь быть своей наилучшей версией и если я могу уйти с забега удовлетворенным тем, что я это сделал, то это победа, независимо от того, что говорит рейтинговая таблица. И я думаю, это перекликается с фильмом, с теми бегунами на 3100. Ашприханал, я не знаю, как это выговорить…

С.: Совершенно верно.

Р.:Я не хочу забегать вперед, я хотел сделать это, но не буду..  он повторяет на протяжении всего фильма, что это ..это соревнование, но здесь не об этом. И я думаю, чем больше эти соперники или кто-либо в такой ситуации обретают способность отпустить эту внешнюю сторону, тем лучше в конечном итоге их результаты.

С.: Мы начали показ фильма в пятницу в Санта Фе и, как ты знаешь, фильм будет в прокате по стране, начиная с юго-запада до тихоокеанского северо-запада: Калифорния, Колорадо. И нам очень повезло, что в день открытия ведущим мероприятия был Билли Милз из племени оглала лакота, чемпион Олимпиады 1964 года на дистанции 10 тысяч метров.

Р.:Круто.

С.: И я задал ему тот же самый вопрос. Я сказал: с традиционной для коренных американцев точки зрения Вы говорили нам о важности духовной составляющей бега, в то же время, Вы отмечены как соревновательный бегун, победивший в забеге, в котором никто не ожидал, что Вы победите. Никто кроме Вас не думал, что Билли Милз победит в том забеге на 10 тысяч метров (и если кто-то хочет зарядиться, просто вбейти на Ютубе «Билли Милз, Олимпиада»). Я думаю, это самый выдающийся финишный круг из всех современных соревнований.  И он сказал в точности то же, что и ты, он сказал: я никогда не бегал чтобы состязаться. Он сказал: даже когда я побеждал, я побеждал себя. Я бежал против боли, я бежал против своих ограничений, я бежал против того, о чем мое тело говорило мне, что оно не сможет этого сделать, и я прорывался вперед, и просто так случилось, что я завоевал золотую медаль на дистанции 10 тысяч метров на Олимпиаде 1964 года, но это не то, что лежало в основе моих забегов.

Р.:Да, это было внешнее проявление направленности ума, которое позволяло ему делать такое, но это не было целью.

С.: Да, и это интересно. Я думаю, что как только я понял, что могу бежать ради духовности, я стал лучшим соперником. Я стал намного меньше, чем когда-либо, чувствовать неудовлетворенность, становясь вторым или третьим, даже в местных забегах. Я намного больше внимания уделяю подготовке, намного больше внимания практике и, думаю, если я окажусь на стартовой линии и сделаю все правильно, то получу хороший опыт.

Р.:Мне кажется, ты готов встать на старт забега 3100 в следующем году.

С.: Я бы очень хотел, если не в следующем году, то через год.

Р.:Показывал ли ты уже фильм кому-то из главных героев?

С.: Да, мы устраивали небольшой показ для героев фильма.

Р.:Ты ездил на гору Хиаэй, да?

С.: Нет, им мы еще не показывали.

Р.:Тебе надо было показать! Или, возможно, у них там наверху нет Wi-Fi и ты не можешь отправить им ссылку! 

С.: Я хочу попасть туда сам и посмотреть на них, когда они это увидят!  Но мы показывали фильм многим героям из племени навахо на кинофестивале в Седоне, где была наша первая официальная премьера в июне. Мы решили пустить фильм в прокат не в Нью-Йорке или Лос-Анжелесе, где, кстати, все хотели быть нашими дистрибьюторами, потому что эта история так тесно связана с юго-западом и поэтому мы хотели показать ее коренным жителям юго-западных штатов. Так что мы запустили его в Санта Фе, потом в Альбукерке, потом в Фениксе и Седоне, и потом поехали в горные районы, вернее, я бы сказал, курортные города, такие как Портланд, Сиэтл, Болдер и Денвер, прежде чем запустить их в больших городах.

Р.:Это здорово, и это также очень разумный партизанский маркетинг – организовать показ в местах, где люди будут действительно интересоваться этим, и откуда пойдет молва.

С.: На нашу премьеру в Санта Фе пришел Генри Роэноки. Генри был одним из первых кенийцев, приехавших в США на обучение в 70-е годы, в университет в Вашингтоне. В 1978 году он установил четыре мировых рекорда на дистанциях от 3 тысяч до 10 тысяч метров, кажется, даже в том числе 3000 метров с препятствиями, в течении всего нескольких месяцев, и это в 70-е! Генри сказал мне  - когда я рос в Кении, я никогда не тренировался в беге, мы охотились. И это было в 60-е, так что это не было какой-то древней историей, как в случае с древними бушменами. Он сказал - в 60-е мы все охотились, и так мы и бегали. Я мог пробежать 20, 30, 40 миль забавы ради и для дела, и так мы тренировались. Мы не отделяли, и для меня это интересно, мы не отделяли бег от нашего образа жизни, мы не надевали новую обувь, чтобы выйти на пробежку, мы не снимали старую обувь, чтобы зайти внутрь, все делалось в одной и той же одежде, потому что все это было частью нашей жизни. 

Р.:Я думаю, это до сих пор можно увидеть в некоторых культурах в Эфиопии и Кении, у таких великих марафонцев как Кипчоге и другие, это действительно исходит из образа жизни.

С.: Этим летом Джим Вомсли, который выиграл в западных штатах, тренировался на больших высотах и последние шесть недель жил фактически в палатке, готовясь к UTMB. Ты смотришь на это и думаешь: это кажется такой первоосновой – идея жить, чтобы бежать и бежать, чтобы жить.

Р.:Да... ну что ж, нам нужно закругляться. Я думаю, мы можем завершить последним вопросом: что бы ты хотел, чтобы люди вынесли из этого фильма?

С.: Это замечательный вопрос. Я думаю, многие люди пришли в бег, некоторые не получали от бега удовольствия, потому что их не научили истинному смыслу бега. И я думаю, многие из нас, кому нравится бегать, возможно, не находят слов, чтобы передать удовольствие от бега. Я не говорю, что знаю больше чем кто-либо, но главные герои на трассе 3100 миль дают такой ракурс, который, не решаюсь сказать - не массовый, но он такой изначальный и узнаваемый, что я надеюсь, когда люди посмотрят этот фильм, они получат свежий импульс не только к бегу, но и к физической активности и к нашему месту в этом мире.

Р.:Могу представить, возможно, тебе встретятся люди, которые скажут: это здорово, но я ненавижу бег.

С.: Да. Скажу так: если ты ненавидишь бег, ок, а ты любишь ходить, любишь походы? Если у тебя есть такое увлечение или такое занятие, когда ты можешь выйти и прикоснуться ногами к матери-земле и осознать, что твое дыхание – это твоя связь с небесами, делай это. И это то отношение, которое у всех у нас было до тех пор, пока мы не оказались обложены машинами, кроссовками и Strava GPS.

Р.:И также, когда ты видишь бегунов с 3100 и то, что они делают, это может изменить то, какое определение бегу ты даешь для себя.

С.: - Это однозначно.

Р.:Это не то, что ты думаешь.

С.: Да. Для меня намного труднее отвертеться от ежедневных тренировок, когда я знаю, что в любой из моих рабочих дней, когда я пробегаю 3, 5 или 7 миль, кто-то там, возможно, делает 50 или 60 миль.

Р.:Да, класс! Мне понравился фильм «3100: Беги и становись».

С.: Спасибо!

Р.:Он очень тронул меня. Ты сделал прекрасную работу, это действительно удивительное постижение взаимоотношений между бегом и духовностью и самосовершенствованием, и каким образом это на самом деле является частью того, что делает нас людьми. Я благодарю тебя за создание этого фильма.

С.: Я действительно благодарен за возможность показать тебе этот фильм. Ты, несомненно, являешься источником вдохновения для меня и для многих людей, и я надеюсь, что мы все сможем следовать твоему примеру и примеру других выдающихся гостей, представленных тобой.

Р.:Спасибо. Если кто-то захочет посмотреть фильм, куда им нужно обратиться, чтобы найти график показов?

С.: Они могут пройти по ссылке www.3100film.com. Прокат фильма идет по всей стране, 4-5 показов в день, от одного города к другому.

Р.:Да, отлично, дружище! Здорово! И – увидимся позже на этой неделе. Ты придешь на скрининг «Бега во благо»?

С.: Да, это захватывающе.

Р.:Мы собираемся сделать живую трансляцию, это будет премьера того фильма. Супер, что ты там будешь, спасибо за то, что поделился с нами сегодня.

С.: Большое спасибо!

Р.:Есть ли аккаунт инстраграм этого фильма?

С.: Да, на @3100film и еще на фэйсбуке, facebook.com/3100film. Можно отправить сообщение, и я и есть, тот, кто отвечает.

Р.:А, это ты тот самый парень, ха-ха-ха!

С.: Заходи, дай мне знать и я поприветствую тебя.

Р.:Здорово!

С.: Спасибо!

Р.:Мы сделали это! Как ты себя чувствуешь?

С.: Прекрасно, это для меня одна из самых вдохновляющих бесед за полтора года!

Р.:Прекрасно, возвращайся, мы сделаем это снова!

С.: Спасибо.

Р.:Хорошо, спасибо, Санджай!

 

Примечание перев.:

*  Пояснение к томатам Баха. Канти Равал, отец Санжая Равала, известный американский генетик-селекционер, многие годы работавший над выведением улучшенных сортов томатов. В конце 1990х Равал работал с Ларри и Сандрой Джейкобс, владельцами Jacobs Farm - компании по производству органических продуктов, базирующейся в Калифорнии, чтобы помочь фермерам с низким доходом на полуострове Баха в Мексике создать очень вкусные, устойчивые при хранении сорта томатов, достаточно крепкие для доставки из Сан-Хосе дель Кабо, Мексика, в Соединенные Штаты Америки. Сотрудничество Равала с Jacobs Farm и Del Cabo Corp. позволило сотням фермеров Южной Бахи зарабатывать на жизнь выращиванием органических томатов на экспорт (cссылкаhttp://voloagri.com/celebrate-flavorcelebrate-health-profile-of-a-tomato-breeding-craftsman/)

** Катрин Швейцер зарегистрировалась на бостонский марафон в 1972 году, когда участие женщин еще было запрещено , скрыв свое имя за инициалами, как Швейцер К, и была зарегистрирована. Уже после старта

организаторы пытались удалить ее с трассы, но ее муж, который бежал рядом с ней, не позволил оттолкнуть ее, и она финишировала со временем 4 часа 20 мин

 

Известные люди, упомянутые в беседе:

Шри Чинмой: духовный лидер из Индии, который преподавал медитацию на Западе после переезда в Нью-Йорк в 1964 году; он отстаивал духовный путь к Богу через молитву и медитацию. Он был пропагандистом спорта, в том числе бега на длинные дистанции, и в 1977 году создал Марафонскую команду Шри Чинмоя.

Ашприханал Аалто: финский бегун-ультрамарафонец, член Марафонской команды Шри Чинмоя, преданный последователь философии самопреодоления и один из главных героев «3100: Беги и становись»

Шон Мартин: учитель и инструктор по бегу навахо, основал ультрамарафон Каньон-де-Шей, чтобы поделиться красотой и историей этого священного места

Шамита Ахенбах-Кёниг: профессиональная виолончелистка, бегунья  на ультрадлинные дистанции и участница Пробега Самопреодоления 3100 миль Шри Чинмоя.

Скотт Юрек: один из величайших ультра-бегунов всех времен, многократный обладатель мировых рекордов и автор бестселлеров

Тед Корбитт: бегун на длинные дистанции, основатель New York Road Runners. Корбита часто называют «отцом бега на длинные дистанции».

Фред Лебоу: был бегуном, директором забегов, основателем Нью-Йоркского марафона и возглавлял New York Road Runners

Джим Фикс: автор книги-бестселлера 1977 года «Полная книга бега». В числе его заслуг - становление американской фитнес-революции, популяризация бега.

Сту Митлман: чемпион по бегу на ультрадистанциях, а также тренер по фитнесу и бегу, автор книг по бегу. Миттлман установил три рекорда Америки в 100-мильном забеге на национальных чемпионатах США 1980–1982 гг.

Шри Ауробиндо: индийский философ, йог, гуру, поэт и борец за национальное освобождение. Он был участником индийского движения за независимость от британского правления.

Джидду Кришнамурти: индийский философ, оратор и писатель. В ранние годы готовился стать новым Мировым Учителем, но позже отказался от этой идеи и вышел из теософской организации, стоящей за ней.

Парамаханса Йогананда: был индийским йогом и гуру, автором Автобиографии йога, которая входит в список «100 лучших духовных книг 20-го века»

Коби Орен: первый израильтянин, пробежавший «Пробег Самопреодоления 3100 миль Шри Чинмоя», и теперь занимает 12-е место в рейтинге этого пробега.

Роб Крар: супервыносливый спортсмен и тренер, полностью сосредоточенный на здоровом беговом образе жизни и преодолении умственных и физических ограничений

Клэр Галлахер: бегунья на ультрадистанции и по пересеченной местности, лицо бренда Patagonia and The North Face

Крисси Моэл: участница ультрамарафонов, специализирующаяся на беге по пересеченной местности. Самая молодая женщина, завершившая турнир Grand Slam of Ultra

Майкл Вордиан: марафонец и ультра-марафонец, многократный рекордсмен мира

Камиль Херрон: бегунья на длинные дистанции, многократная обладательница мирового рекорда по ультрамарафону

Тимоти Олсон: ультрабегун, двукратный победитель и предыдущий рекордсмен в 100 мильном Забеге Западных Штатов

Льюис Теванима: индеец хопи, дважды участник забега на олимпийские дистанции от США и серебряный призер на дистанции 10 000 метров в 1912 году

Билли Миллс: также известный как Маката Така Хела, коренной американец, легкоатлет, завоевавший золотую медаль на Олимпийских играх

 

Теги: бег и медитация, спорт и медитация, спорт и духовность, духовный подход к бегу, бег и духовный прогресс, спорт и духовный прогресс